Ovum

– В городе, если пройду, сразу в бар двину. – Он говорил без пауз, как в смонтированном видео. – На баб попялюсь. Там бар на крыше есть, как в прошлом сезоне. В центре, я по карте смотрел. Вот, сейчас.

Он потянул было из-за пояса штанов старую туристическую карту с потёртым собором Василия Блаженного на обложке, когда зашипела и открылась белая дверь центра. Внутри на светодиодном табло загорелось слово СЛЕДУЮЩИЙ.

– Это что? Это меня?

1317 кивнул.

Парень обернулся по сторонам, протянул 1317 ладонь, 1317 не задумываясь сунул в ответ руку, обхватил жёлтый хрустящий рукав куртки выше запястья. Опомнился, хотел отдёрнуть, но парень уже смотрел на выглянувшие из-под рукава «берёзки» три крошечных, почти незаметных татуированных точки на запястье. Издалека они сливались в некрупную родинку.

– Братство? – прошептал одними губами.

– Иди, не стой! – прикрикнули сзади.

– Иди, – сказал 1317. – Не задерживай.

– Удачи вам, – сказал парень и ушёл в куб.

Больше 1317 его не видел.

30. Чёрная. Алексей К

Мальчик подходит ближе, протягивает руку, дотрагивается до моей головы, и я слышу свой голос со стороны, откуда-то из-под потолка, как это описывают в трип-репортах или рассказах умиравших и не умерших до конца. Хорошо, говорю. Расскажу тебе историю. Тем более я вспомнила, на кого ты похож. Мы учились в одном классе, тебя звали Алексей, Лёша. Фамилия начиналась на К. Это точно. Точнее не помню.

Ты, говорю, пожалуйста, не обижайся, хотя как ты можешь обидеться, ты же часть моего сознания, глубинный слой психики, но ты был двоечником. Второгодником. Про тебя говорили, дурачок, кандидат в лесную школу. Я не знала, что это такое, думала, просто школа в лесу, и это казалось здорово, гораздо лучше, чем городская. На самом деле, конечно, никакая это была не школа, а психоневрологический диспансер, вроде этой «тридцатки». В шестом классе тебя забрали от нас, и мы больше не встречались. Возможно, тебя как раз сюда и увезли, в «тридцатку» эту, и ты спал здесь в одной из общих палат на втором этаже.

Ты не мог выучить историю, смотрел на обложку учебника, где линия времени с датами главных событий, и не понимал, смеялся. И с математикой ты не справлялся. У тебя вообще не ладилось с цифрами. Когда нужно было решить пример, ты называл число наугад. Иногда даже попадал, и тебе ставили трояк.

Зато ты классно рисовал. Все завидовали. Это было странно, завидовать дурачку, поэтому напрямую в этом никто не признавался, но я точно знаю, завидовали. Помнишь, парни из восьмого «В» попросили тебя нарисовать колоду карт? Ты нарисовал, они играли в очко на перемене, их засекли, хотели отчислить, вмешались родители, только это их и спасло. Они тебя не сдали, хотя все знали, это ты нарисовал. Больше некому было. Карты получились как настоящие, даже лучше.

Я сидела с тобой за одной партой, в конце класса, на последнем ряду у окна. Меня в школе тоже не любили. Говорили, толстая, чучмечка. Из-за чёрных волос и потому что кожа смуглая, с оливковым подтоном. Я тогда не знала таких слов, конечно. Чучмечка и чучмечка. Имя своё я уже тогда ненавидела. Мы дружили. Ты помнишь? Я подарила тебе блокнот на четырнадцатое февраля, Валентинов день. Хотела на Новый год, но не получилось, не успела скопить мелочь, чтобы хватило. Это был настоящий блокнот, на обложке у него было написано крупно «блокнот», а сзади мелко «блокнот для скетчей». Не знала, что такое скетчи, и ты не знал, но блокнот тебе понравился. Ты рисовал в нём карандашом, шариковой ручкой, мелками, сгоревшей спичкой.

Ты всё время рисовал, на всех уроках, на переменах. Ты рисовал в учебниках литературы, математики, поверх строк, как на белом листе. На тебя орали, математичка особенно, у тебя отнимали карандаши, ручки, мелки, а потом перестали и оставили в покое, за полгода до того, как забрать в лесную школу. Ты рисовал всё, что видел, учеников в классе, учителей, сюжеты из новостей по телевизору, сцены из фильмов, очередь, собачью стаю на пустыре за школой. Ты много видел такого, чего никто больше не видел.

Например, очередь в винный, помнишь? Винный по дороге к метро, полуподвал, там ещё вторая дверь была, снаружи, перед первой, такая решётка, сваренная из арматуры. Мы в школу ходили мимо этого винного, а когда возвращались, возле него уже всегда была очередь. И ты нарисовал её по памяти, цветными карандашами. Я узнала человека на твоём рисунке, он стоял возле решётки, у него был красный лоб и вислый опухший нос. Дядька из соседнего с моим подъезда. Я подумала тогда, на индюка похож. Не видела никогда живого индюка, и ты не видел, только на картинке в учебнике природоведения. С тех пор я так его и называла, этого дядьку, индюк. Вон индюк пошёл.

Ты любил рисовать улицу, где школа, школьный двор, дорогу в лес мимо универмага и отделения полиции, аптеку, некрасивую серую девятиэтажку, асфальтированную площадку перед ней, машины и людей на этой площадке, летящие кулаки, сжатые челюсти, злые глаза.

Я спрашивала тебя, это что, драка?