Озеро скорби

Сначала Тереза хотела доказать им, что это не так, показать, что она может, пока не осознала, что ничего хорошего это не принесет. Что бы она ни делала, все было недостаточно. Она была чужачкой, которую не любили тем больше, чем нужнее она была. Брейзилы были темной семьей. И темнота таилась не только в их угольно-черных волосах и миндалевидных глазах, но, казалось, исходила из глубины их душ, из их скрытных привычек и закрытых дверей, из стен, постоянно воздвигнутых между ними. В Дэнни тоже была эта темнота, но он немного отличался от остальных. Он был единственным настоящим союзником, которого Тереза когда-либо имела.

Сначала то, что происходило между ними, было очень невинно. Примерно через полтора года после того, как она приехала сюда, она начала находить маленькие подарки в курятнике, когда выходила собирать яйца, — блестящие камешки, раковины улиток и коконы — маленькие сокровища, которые помещались у нее в ладони. Тереза начала хранить их в коробочке, спрятанной на дне гардероба. Она знала, кто оставлял их, не обменялась с ним ни словом. Не было никаких признаний, не было вообще никакого общения, только эти маленькие тайные подношения и молчаливое их принятие. На поверхности все продолжалось как и раньше, но Тереза ощущала, как ускорилось нижнее течение, угрожая затянуть ее вглубь.

В тот день, когда все изменилось, в одном из обычных тайников она обнаружила странной формы ком пчелиного воска. Она подержала его на свету, любуясь его бледной полупрозрачной формой — как крошечный собор, подумала она; как фотография, виденная в книге, что-то миниатюрное и милое. Неожиданно дверной проход заполонила темная фигура ее мужа, и она инстинктивно сжала воск в ладони. Доминик что-то спросил о яйцах, она ответила, даже не слыша вопроса. Когда он ушел, она разжала руку и увидела отпечаток своей ладони и пальцев на разрушенном, деформированном воске и поняла в тот момент, что какая-то часть ее души неожиданно преобразилась. Тереза больше не могла отступать, только идти вперед. Наверное, она так никогда и не поняла толком, почему это нечаянное уничтожение положило начало всем последующим событиям, но она крепко сжимала воск в ладонях, пока не достигла пасеки.

Когда появилась Тереза, Дэнни сидел на койке у стены, обняв руками прижатые к груди колени, уставившись куда-то вдаль. Она отчетливо помнила, как просто встала перед ним, разжав кулак, чтобы показать расплавившийся комок воска. И каким-то образом Тереза знала, что он уже все понял, о чем она хотела сказать, и что не было нужды говорить. Когда он, наконец, притянул ее к себе на кровать, она испытала не поражение или капитуляцию, а долгожданную свободу.

Они с Дэнни планировали встретиться рано в то утро летнего солнцестояния. Она прошла две мили до перекрестка на рассвете. Он должен был прийти с пасеки, они бы встретились на перекрестке и поймали бы грузовик до Шэннона. Из Шэннона они как-нибудь бы добрались до Австралии. В то утро по болоту распространился плотный туман, и ее переполняла дрожь предвкушения, рассеивая страх и усталость. Когда солнце пробилось через горизонт, она села на чемодан под прикрытием переросшей живой изгороди, слушая праздничный хор жаворонков. Она помнила, как текли минуты, но было сложно вспомнить точно, когда ее предвкушение надежды начало превращаться в разочарование, а затем в тревогу и, наконец, в горькое отчаяние.

Она никогда не видела никаких билетов. Дэнни сказал, что нужно подождать, пока они не прибудут в Шэннон. В шесть часов, почти два часа спустя после назначенного времени, она спрятала свой маленький чемодан в живой изгороди и пошла домой, ощущая с каждым шагом тяжелый внутренний удар, хороня позор и унижение далеко в глубинах своей души, чтобы больше никогда не выпускать их наружу, никогда.

Тереза появилась дома как раз вовремя, чтобы поставить чайник. Поставив ветчину и сосиски для завтрака Доминика, она начала готовить ему ланч на день. Через несколько минут ему надо будет встать на смену на болоте к восьми часам. Механическая кукушка в часах на кухне пропела семь. Все было, как и вчера, и как опять будет завтра. Больше ничего не было, только временное сумасшествие, иллюзия.

И она осталась твердой в своем отречении. Когда месячные прекратились, и она начала ощущать убыстряющийся трепет в брюшной полости, она просто приняла ребенка, ни разу не попытавшись найти в нем черты, которые сказали бы, который из братьев был его отцом. Вернее, ни разу до тех пор, пока Чарли не принес домой новости о почерневшем трупе с веревкой с тремя узелками на горле. Тереза ощутила это словно автомобильную аварию, момент, наполненный звуками разрывающегося металла и бьющегося стекла. Она ощутила зияющую пустоту, открывшуюся в земле у нее под ногами, и все, что существовало эти последние двадцать пять лет, улетело, неожиданно лишилось своего значения.