Ожерелье и тыква-горлянка

Китайские счеты — «суаньпань» («счет­ный поднос») — представляют собой прямо­угольную деревянную раму с десятью или более натянутыми параллельными проволо­ками. На каждую проволоку нанизаны семь деревянных костяшек, разделенных по пять и по две на деревянной проволоке, закреп­ленной в раме вертикально. Каждая из пяти костяшек на первой проволоке означает еди­ницу, каждая из двух костяшек — десяток; передвинутые к вертикальной планке, они со­ответствуют десяти. Костяшки на второй про­волоке считаются десятками, на третьей — сотнями и так далее. Счеты-абака использу­ются для сложения, вычитания, умножения и деления. Литературные источники свиде­тельствуют о том, что счеты эти были широко распространены в Китае в пятнадцатом веке, однако существовали ли они в своем ны­нешнем виде во времена судьи Ди — неиз­вестно. Подробное описание счетов можно найти в фундаментальном труде Дж. Нидэма «Наука и цивилизация в Китае», т. 3. Cam­bridge, 1959. С. 74.

Что же касается снадобья, которое судья Ди прописывает госпоже Гортензии, то сле­дует отметить, что медицинские свойства растения махуан, дающего эфедрин, были известны в Китае задолго до того, как они стали известны на Западе.

Иллюстрации к книге нарисованы мной в стиле, характерном для ксилографов шест­надцатого века, поэтому изображенные на них костюмы соответствуют скорее периоду династии Мин, чем Тан.

Роберт ван Гулик

Глава первая

Проехав еще час по затихшему мокрому ле­су, судья Ди придержал коня и бросил беспо­койный взгляд на густую листву над головой. Он увидел лишь клочок свинцового неба. Мо­росящий дождь в любую минуту мог превра­титься в летний ливень. Черная шапочка су­дьи и коричневое дорожное платье с черным кантом промокли, капли влаги сверкали в усах и длинной бороде. В деревне, откуда су­дья Ди выехал в полдень, ему сказали, что к ужину он как раз поспеет в Хэши — Речной город, если будет правильно сворачивать на каждой развилке в лесу. Должно быть, он где-то ошибся, ибо находился в пути уже часа четыре, не видя ничего, кроме высоких дере­вьев и густого подлеска, не встретив ни души. Умолкли в темных ветвях птицы, запах сы­рости и прелых листьев, казалось, пропитал одежду. Вытирая усы и бороду концом шей­ного платка, судья с тоской подумал, что бы­ло бы ужасно заблудиться: сумерки сгуща­лись, а лес тянулся без конца и края на много верст вдоль южного берега реки. Выходило, что ему предстоит провести ночь под откры­тым небом. Судья со вздохом вытащил проб­ку из тыквы-горлянки — сосуда, привязанно­го к седлу красным шнурком, и глотнул во­ды, теплой и затхлой.

Пот стекал с густых бровей. Опустив го­лову, судья протер глаза, взглянул вперед и замер, пораженный: прямо на него верхом на лошади, неслышно ступавшей по мягко­му мху, надвигалась мощная фигура. Всад­ник казался абсолютным двойником судьи: та же длинная борода и усы, такая же квад­ратная черная шапочка и коричневый халат с черным кантом, а к седлу красным шнур­ком с кисточкой привязана большая поры­жевшая бутылочная тыква.

Судья снова протер глаза. Взглянув во вто­рой раз, он вздохнул с облегчением. Суме­речный свет и уставшие глаза обманули его. Усы и борода незнакомца были тронуты се­диной, и сидел он верхом на старом длинно­ухом осле. Но через мгновение судья вновь насторожился: короткие пики лежали перед всадником поперек осла. Рука судьи потяну­лась назад — к рукоятке меча.