Ожерелье казненной королевы

– Извините, Анна, – проговорила я унылым голосом. – Сейчас я никак не могу. У меня важная встреча.

– Важная встреча? – Она явно расстроилась. – Да отмени ты эту встречу! Такой случай нельзя упускать! Поехали, ты не пожалеешь! Николай Васильевич…

Она поднялась, взглядом и жестами приглашая меня последовать за собой. Но я не пошевелилась.

– Да что же ты, Жанночка?! – В голосе Анны послышалось нетерпение. – Разве можно терять такой шанс?

– Извините, но я правда не могу, – твердо ответила я. – Может быть, в другой раз. Оставьте мне свой телефон…

– Ну, как знаешь… – протянула она с явным раздражением. – Не понимаю я тебя. Подвернулся такой случай, а ты его упускаешь… Потом ведь жалеть будешь!

– Так вы оставите свой телефон? – повторила я.

– А, ну да, телефон… конечно… – Она взяла со стола салфетку и нацарапала на нем семи-значный номер. – Ну ладно, – добавила, взглянув на часы, – мне пора ехать, Николай Васильевич ждет. Так ты точно не передумаешь?

Теперь в ее лице и голосе не было прежней сердечности.

Я покачала головой.

Она пожала плечами и быстро покинула кафе.

А я сидела, глядя прямо перед собой, и думала – не сошла ли я с ума? В таком безвыходном положении, как мое, надо хвататься за любую работу, бежать за ней сломя голову, а тут мне буквально на блюдечке предлагают работу по специальности, и я, вместо того чтобы с благодарностью принять ее, отказываюсь!..

Но дело здесь далеко не такое простое, каким кажется на первый взгляд.

Эта самая Анна Курочкина показалась мне очень подозрительной. Начать с того, что она несколько раз назвала мою маму Шурочкой. Маму мою действительно зовут Александрой, но имя Шура ей никогда не нравилось, и никто ее так не называл. Все друзья и знакомые называли ее либо полным именем, либо Сашей.

Далее, эта Анна сказала, что узнала меня по фотографиям, которые показывала ей мама много лет назад. Ну, во-первых, узнать человека, которого видел только на фотографиях, вообще сложно, а уж в моем случае… Дело в том, что в детстве и юности я была ужасно тощая, просто ходячий скелет. И как раз лет двенадцать назад резко изменилась, поправилась и похорошела. Так что узнать меня по старым фотографиям не то что сложно – это просто нереально.

Эти нестыковки меня насторожили, и я решила запустить пробный шар: спросила Анну насчет Владимира. И она мою наживку проглотила, подтвердила, что именно в этом старинном городе училась с моей мамой в школе.

И тем самым доказала, что весь ее рассказ – откровенное вранье.

Дело в том, что мама действительно родилась во Владимире, но отец ее был военным, они постоянно переезжали, и в школу мама поступила в Твери, а закончила ее в Иванове, где потом и осталась. Так что Владимир тут совершенно ни при чем.

Значит, эта Анна (если она и правда Анна) все мне наврала, и в школе с моей мамой она не училась… Она где-то сумела ознакомиться с мамиными анкетными данными и с моими, кстати, знала мамино имя, знала, что она родилась во Владимире, знала, что я работала на телевидении, а сейчас ищу работу…

Но зачем ей это все понадобилось? Зачем ей нужно было, чтобы я с ней куда-то поехала?

На этот вопрос у меня не было ответа.

И вообще, не схожу ли я с ума? Не начинается ли у меня мания преследования? Кому, ну кому я могу понадобиться? Понадобиться до такой степени, чтобы устроить весь этот спектакль?

Нет, наверняка я все это насочиняла! Ну, может, женщина неправильно меня поняла, может, она, как и мама, родом из Владимира, а в школе училась в Твери…

Я уже ругала себя последними словами за то, что упустила такой прекрасный шанс, который прямо шел ко мне в руки.

Ну почему упустила? Вот же номер телефона, который мне оставила Анна!

Я набрала номер, записанный на салфетке…

И тут же голос автоответчика сообщил мне, что набранный мною номер не существует.

Значит, я ничего не выдумала: эта Анна – никакая не Анна, и уж в любом случае не одноклассница моей матери. Она подходила ко мне с какой-то непонятной и явно недоброй целью…

Едучи обратно в маршрутке, я опять погрузилась в черную тоску.

«Куда ни кинь, везде клин!» – говорила когда-то мама.

Впрочем, говорила она такое редко. Она растила меня одна и привыкла не ныть и не жаловаться, а преодолевать трудности самостоятельно. Но у меня ведь не временные трудности, а полная катастрофа. Так отчего же я не обращаюсь к маме? Хоть выговориться родному человеку, поплакать на груди… Так отчего же я не бросила все и не улетела к родным осинам?

Ну, во-первых, у меня нет денег на билет. Но это не главное, потому что можно, в конце концов, заложить пару колец и сережки. Во-вторых, как я уже говорила, мы с мамой никогда не плачем. А третья причина, и самая главная, заключается в квартире.

Если мама узнает, что я потеряла квартиру, которую она с огромным трудом купила мне после окончания института, то она просто задушит меня собственными руками. И правильно сделает, но мне-то от этого не легче.