Ожерелье королевы

Госпожа де Ламотт, убедившись, что ее провели, поставила на ноги всех своих доверенных людей, чтобы разыскать счастливых любовников, в поимке которых так сильно был заинтересован г-н де Крон.

Она, понятно, предпочитала сама охранять свою тайну, а не предоставлять другим ключ к ней; для успешного исхода подготавливаемого ею дела было необходимо, чтобы Николь оставалась недосягаемой.

Невозможно описать тревогу, которую она испытала, когда все посланные один за другим возвращались с известием о бесплодности розысков.

И в это время в своем тайном убежище она получала приказание за приказанием явиться к королеве и дать отчет о своем поведении в деле с ожерельем.

Под густой вуалью она ночью отправилась в Бар-сюр-Об, где у нее был маленький домик; приехав туда окольными путями и никем не узнанная, она могла не спеша обдумать свое положение в его настоящем свете.

Она, таким образом, выигрывала два-три дня, которые могла провести наедине с собой; она дала себе время, а вместе с ним силу, чтобы поддержать внутренними укреплениями здание своей клеветы.

Два дня одиночества были для этой непостижимой души днями борьбы, в исходе которой были укрощены тело и дух; теперь совесть — это опасное для виновных оружие — послушно умолкла; теперь кровь должна была привыкнуть проходить через сердце, не бросаясь в лицо и не выдавая тем стыд или растерянность.

Королева и король, отдавшие приказ отыскать Жанну, узнали о том, что она находится в Бар-сюр-Об, только тогда, когда она уже приготовилась к войне. Они послали за ней нарочного, который должен был привезти ее. В это время она узнала об аресте кардинала.

Другая на ее месте была бы сражена такой решительной атакой, но Жанне нечего было жалеть. Что значила свобода на тех весах, где ежедневно взвешиваются жизнь или смерть?

Узнав о заключении кардинала в тюрьму и об огласке, приданной делу Марией Антуанеттой, она хладнокровно принялась рассуждать:

«Королева сожгла свои корабли; обратной дороги для нее нет. Отказавшись войти в соглашение с кардиналом и заплатить ювелирам, она ставит на карту все. Это доказывает, что она не принимает меня в расчет и не подозревает, какими силами я располагаю».

Вот какие доспехи отковала себе Жанна в то время, как перед ней неожиданно предстал какой-то человек — не то полицейский, не то гонец — и объявил, что ему поручено доставить ее ко двору.

Гонец, имея такой приказ, собирался препроводить ее прямо к королю, но Жанна со знакомой нам ловкостью, сказала:

— Сударь, вы любите королеву, не правда ли?

— Можете ли вы в этом сомневаться, госпожа графиня?

— В таком случае, заклинаю вас вашей любовью и почтением к ней вести меня сначала к королеве.

Офицер хотел было представить ей свои возражения.

— Вы, наверное, лучше меня знаете, в чем дело, — перебила его графиня. — Поэтому вы поймите, что мне необходимо тайно поговорить с королевой.

Гонец, весь пропитанный духом клеветы, которым был насыщен последние месяцы воздух Версаля, подумал, что действительно окажет услугу королеве, если проведет к ней г-жу де Ламотт раньше, чем покажет ее королю.

Можно вообразить всю гордость и высокомерное торжество, которые выказала королева, когда оказалась в обществе этого демона: хотя она еще не узнала его вполне, но подозревала его пагубное влияние на ее дела.

Пусть читатель представит себе Марию Антуанетту, все еще неутешную вдову своей любви, погибшей от скандала; Марию Антуанетту, подавленную несправедливостью обвинения, которое она не могла опровергнуть; пусть читатель представит ее себе в ту минуту, когда она после стольких страданий собиралась наступить ногою на голову ужалившей ее змеи!

Глубокое презрение, плохо сдерживаемый гнев, ненависть женщины к женщине, сознание неизмеримого превосходства своего положения — вот каково было оружие противниц. Королева начала с того, что позвала двух своих дам в качестве свидетельниц; ее соперница вошла с опущенными глазами, со стиснутыми губами, с медленным и торжественным поклоном. Сердце, полное тайных замыслов, ум, полный планов, отчаяние как последняя движущая сила — таковы были ресурсы второго противника. Заметив придворных дам, г-жа де Ламотт сказала себе:

«Прекрасно! Этих двух свидетельниц сейчас попросят удалиться».

— А, вот и вы наконец, сударыня! — воскликнула королева. — Наконец-то вас нашли!

Жанна второй раз поклонилась.

— Вы, значит, прячетесь? — нетерпеливо спросила королева.

— Прячусь! Нет, ваше величество, — ответила Жанна кротким и едва слышным голосом: казалось, одно уже вызванное в ней величием королевского сана волнение умеряло обычную звучность ее голоса. — Я не пряталась. Если б я хотела сделать это, меня бы не нашли.

— Но все же вы убежали? Назовем это как вам угодно!

— То есть я покинула Париж, да, ваше величество.

— Без моего разрешения?