Ожерелье королевы

— Правда, — глухо сказала Жанна, обиженная противоречием, на которое ей пришлось натолкнуться, когда она выражала надежду более призрачную, чем действительную. — Королю нужен виновный?! Что же из этого? Для этого господин де Роган годится не менее меня.

Зловещее для графини молчание водворилось после этих слов.

Аббат первый прервал его.

— Сударыня, — сказал он, — король не злопамятен, и, утолив первый гнев, он не станет думать о прошлом.

— Но что вы называете утолением гнева? — спросила иронически Жанна. — И Нерон бывал в гневе, и Тит, каждый по-своему.

— Его удовлетворит… чье-либо осуждение, — поспешно сказал аббат.

— Чье-либо?.. — воскликнула Жанна. — Вот ужасное слово… Оно слишком неясно… Чье-либо… этим все, по-вашему, сказано!

— О, я говорю только о заключении в монастырь, — холодно ответил аббат. — По слухам, король готов охотнее всего применить это именно к вам.

Жанна посмотрела на этого человека с ужасом, тотчас уступившим место взрыву ярости.

— Заключение в монастырь! — сказала она, — То есть медленная смерть, позорная в мелочах, жестокая смерть под видом милосердия!.. Заключение in расе[15], не так ли? Муки голода, холода, наказаний! Нет, довольно пыток, довольно позора, довольно несчастья для невиновной, в то время как виновная могущественна, свободна, уважаема! Смерть немедля, но смерть, которую я сама изберу себе в судьи, чтобы она покарала меня за то, что я родилась на этот гнусный свет!

И не слушая ни убеждений, ни просьб, не давая себя остановить, она оттолкнула смотрителя, опрокинула аббата, отстранила г-жу Юбер и подбежала к поставцу, чтобы схватить нож.

Им удалось втроем удержать ее; тогда она пустилась стремительно бежать, как пантера, которую охотники встревожили, но не испугали, и, испуская гневные крики, слишком громкие для того, чтобы считать их естественными, она бросилась в соседнюю комнату и, подняв огромную фаянсовую вазу, в которой рос чахлый розовый куст, нанесла ею несколько ударов себе по голове.

Ваза разбилась, один осколок остался в руках этой фурии; кожа на лбу ее была рассечена, по лицу текла кровь. Жанну усадили в кресло, стали лить на нее душистую воду и уксус. После ужасных судорог, от которых дергалось все ее тело, она лишилась чувств.

Когда она очнулась, аббату показалось, что она задыхается.

— Послушайте, — сказал он, — эта решетка не пропускает ни света, ни воздуха. Нельзя ли дать немного подышать больной женщине?

Тогда г-жа Юбер, забыв обо всем, подбежала к шкафу около камина, достала оттуда ключ, отперла им решетку, и тотчас живительный воздух потоками ворвался в комнату.

— А! — сказал аббат. — Я не знал, что эта решетка открывается ключом. Для чего такие предосторожности, Бог мой?

— Таков приказ! — ответила г-жа Юбер.

— Да, я понимаю, — добавил аббат с явным умыслом, — это окно находится на высоте только семи футов от земли и выходит на набережную. Если бы заключенным удалось выбраться из внутреннего помещения Консьержери, то, пройдя через вашу комнату, они оказались бы на свободе, не встретив ни одного тюремщика или часового.

— Совершенно верно, — сказала жена смотрителя.

Бросив украдкой взгляд на г-жу де Ламотт, аббат заметил, что она все слышала, что она даже вздрогнула и, выслушав его слова, подняла глаза к шкафу, где жена смотрителя прятала ключ от решетки; шкаф закрывался простым поворотом медной ручки.

Для аббата этого было достаточно. Его дальнейшее присутствие оказывалось бесполезным.

Он вышел, но тотчас вернулся, проделав то, что называется на сцене ложным уходом.

— Сколько народу на площади! — сказал он. — Вся толпа упорно устремляется к этой стороне дворца, между тем как на набережной ни души.

Смотритель выглянул в окно.

— Правда, — сказал он.

— Разве думают, — продолжал аббат, будто г-жа де Ламотт не могла слышать, а она отлично все слышала, — что приговор будет вынесен ночью? Ведь этого не будет, не так ли?

— Не думаю, — сказал смотритель, — чтобы его вынесли ранее завтрашнего утра.

— Ну что ж, — добавил аббат, — дайте этой бедной госпоже де Ламотт немного отдохнуть. После таких потрясений она наверняка нуждается в отдыхе.

— Мы уйдем в свою комнату, — сказал добродушный смотритель своей жене, — и оставим ее здесь в кресле, если она не пожелает лечь в постель.

Приподняв голову, Жанна встретила взгляд аббата, ждавшего ее ответа. Она притворилась, что снова засыпает.

Тогда аббат исчез, смотритель с женою также ушли, тихо заперев решетку и положив ключ на место.

Как только Жанна осталась одна, она открыла глаза.

«Аббат советует мне бежать, — размышляла она. — Невозможно яснее указать мне на необходимость бегства и на способ к нему! Грозить мне осуждением до произнесения судом приговора — это поступок друга, желающего заставить меня вернуть себе свободу; это не может быть жестокостью человека, который хочет оскорбить меня.

Чтобы бежать, мне надо сделать только один шаг; я открываю этот шкаф, потом эту решетку, и вот я на безлюдной набережной.

Да, безлюдной!.. Никого! Даже луна прячется.