Ожесточи меня

Внезапно в меня швыряют стакан, который попадает мне в голову. Острый укол заставляет меня ахнуть от шока. Холодная водка пропитывает мои волосы, но по телу разливается страх.

Я отступаю на шаг назад, моя рука взлетает туда, куда меня ударил стакан. Пальцы дрожат, нащупывая чувствительное место.

Карлин окидывает меня яростным взглядом, заставляя дрожать еще сильнее, мои глаза становятся огромными, а каждый мускул в теле напряжен.

— Гребаная маленькая сучка, — выплевывает он. — Ты чуть не стоила мне сделки с Асланховым, жалуясь ему, как сопливый ребенок. Умоляй о прощении.

— Простите, — хнычу я, чувствуя, как старое чувство беспомощности, с которым я столкнулась в детском доме, вновь дает о себе знать.

Жестокий взгляд Карлин задерживается на мне на некоторое время, затем он направляется ко мне. Его рука вытягивается вперед, и прежде чем я успеваю вздрогнуть, его пальцы сжимают мое горло в удушающей хватке. Его пальцы впиваются в мою плоть, вырывая из меня рвотный хрип.

— Сними свою гребаную шубу и наклонись, — приказывает он тоном, не оставляющим места для возражений.

Дрожь сотрясает мое тело, как будто я попала в снежную бурю. Я с трудом освобождаюсь от шубы и позволяю ей упасть на пол, отчаянно пытаясь вдохнуть воздух из-под его безжалостной хватки у меня на шее.

Он толкает меня назад, затем расстегивает ремень, его движения агрессивны и жестоки.

Господи. Нет.

— Простите, — снова хнычу я. — Я буду вести себя хорошо. Обещаю.

Ремень рассекает воздух и хлещет по моему правому плечу.

— Наклонись! — кричит он.

Чувствуя себя крайне униженной, я дергаюсь, когда поворачиваюсь. Я не могу заставить себя наклониться.

Ремень хлещет меня по пояснице, боль такая сильная, что я, спотыкаясь, падаю вперед.

Ты называешь это мытьем унитаза? Я хочу, чтобы все желтые пятна исчезли.

Еще один удар попадает в то же место на пояснице, заставляя меня податься вперед. Я падаю на четвереньки.

Мой желудок громко урчит, когда я вцепляюсь в кусок заплесневелого хлеба, который Миша украл для меня. Тетя Надя продолжает бить Мишу кнутом, крича на меня, чтобы я съела все до крошки.

Чем дольше я буду есть хлеб, тем больнее она сделает Мише.

Я запихиваю в рот кусочек, покрытый синими и зелеными пятнами плесени, и жую так быстро, как только могу, пока слезы текут по моему лицу.

Я не знаю, сколько раз Карлин ударил меня ремнем и когда он остановился. С моим сознанием, застрявшим в прошлом, настоящего не существует.

Я отжимаю испачканную тряпку, которую мне удалось найти, и стараюсь быть как можно осторожнее, вытирая кровь со спины Миши.

— Прости, — шепчу я.

— Не так уж и больно, — бормочет Миша. — Со мной все будет в порядке. — Он смотрит на меня, пока я снова полощу тряпку. — Хлеб помог? Голова все еще кружится?

Я качаю головой, моя нижняя губа дрожит.

— Это не стоило того, чтобы тебя избили.

— Заткнитесь! — шипит одна из тетушек из открытой двери. — Ложитесь в постель и спите!

Я быстро ложусь рядом с Мишей, и мы оба закрываем глаза. Только когда я слышу, что шаги тети затихают вдали, я снова сажусь, чтобы вымыть Мише спину.

Я подавляю стон и, покачав головой, поднимаюсь на ноги.

— В следующий раз ты не сможешь встать, — угрожает Карлин.

Моя поясница горит, тело так сильно трясется, что мне с трудом удается доковылять до ближайшего дивана. Как можно осторожнее я сажусь. Я опускаю голову и обхватываю себя руками за талию.

Я слышу, как Карлин выходит из гостиной, и, закрыв глаза, борюсь с унизительными слезами, пытаясь осознать то, что только что произошло.

Униженная и напуганная, я злюсь на себя за то, что позволила всему зайти так далеко.

И лучше уже не будет. Если я ничего не предприму, то окажусь в браке с чудовищем, которое, вероятно, будет ежедневно избивать меня.

Это не жизнь.

Все во мне замирает, когда я поднимаю голову. Не думая о последствиях, я встаю и хватаю с пола свою шубу. Накинув ее, я иду к входной двери, даже не потрудившись оглянуться, чтобы убедиться, что никто не видит, как я ухожу.