Ожидание

- Есть старшина Лисицин! - гаркнул мои бравый старик и, вскочив, вытянул руки по швам.

Гаевой задал ему такую задачу:

- Ваша рота во время наступления захватила продовольственный склад. Что вы будете делать?

- Немедленно заберу все продукты себе, товарищ майор.

- Как вы будете доносить об этом в батальон?

- Это, товарищ майор, смотря сколько какого продовольствия будет. Если лишку чего, я, конечно, могу поделиться, а то - чего ж доносить зря.

- А учет? - спросил Гаевой, наливаясь кровью.

- Когда ж заниматься учетом во время боя? - развел Лисицин руками. Некогда.

- Что? - Гаевой даже подскочил. - А чему Я вас учил здесь четыре дня?

Лисицин сконфуженно молчал.

- Вот смотрите, товарищ подполковник, - обратился Гаевой к Фельдману, который еле сдерживал улыбку под усами. - Каков командир роты, таков и старшина. Яблочко от яблоньки недалеко падает!

На меня Гаевой очень был сердит. Недели за три до совещания старшин он вызвал к телефону всех командиров рот и сказал нам следующее:

- Подумайте, как сделать у себя походные вошебойки.

- Да зачем они нам! - взмолился командир третьей роты капитан Филин. Белье чистое, санинструкторы каждую неделю проверяют рубахи, спим на еловых лапах, банимся каждые десять дней, зачем они нам...

- Вы что, товарищ Филин, - закричал Гаевой. - Думаете, это мне одному нужно? Это распоряжение начсанупра армии.

- Ну, так, может, это где и нужно, только не у нас - поддержал Филина командир второй роты старший лейтенант Скляренко. - Есть же в батальоне дезкамера.

- Вот придумайте, - стоял на своем Гаевой. - И выделите каждый по лошади.

- Зачем?

- Возить.

- Еще не хватало, - сонно пробасил командир первой роты, лейтенант Колычев. - У нас и так лошадей в обрез.

В самом деле - затея с походными вошебойками выглядела очень комично. Это был, конечно, плод фантазии какогото не в меру старательного армейского чиновника. Не говоря уже о лишней обузе, они нам, попросту говоря, были совершенно не нужны. За все время войны у нас ни разу не было обнаружено вшивости. Солдаты регулярно мылись, носили чистое белье, а для профилактики существовала батальонная дезкамера, которой вполне хватало для того, чтобы обслужить все роты.

- Я придумал, - сказал я.

- Ого! - обрадовался Гаевой. - А ну, давай, рассказывай.

- Надо будет сделать фанерный или тесовый яшик, на манер нужника, с крышей. Лучше фанерный, легче перевозить. Достанете нам фанеры?

- Попробую.

- Вот. В одной стенке сделать небольшую дверь, в другой - небольшое окошечко. Внутри поставить печку, трубу вывести в крышу. Рядом с печкой поставить табурет. Санинструктор входит в вошебойку, запирает за собою дверь, затапливает печку и садится на табурет.

- Зачем? -удивленно спросил Гаевой.

- Погодите, не перебивайте. Как только санинструктор уселся, солдаты сейчас же, в порядке строгой живой очереди, подают ему через окошечко свои рубахи, и санинструктор начинает водить ногтями по швам.

- По вшам, - подсказывает Скляренко.

- Нет, по швам. Вшей-то ведь нет, - поправляю я его.

- Это мальчишество! - вскричал Гаевой. - Я буду вынужден доложить об этом подполковнику!

Не знаю, докладывал ли Гаевой командиру батальона, однако разговор о походных вошебойках больше не возобновлялся.

...Старшина принес с собою белоснежные подворотнички на всю роту, пуговицы. Прошелся по взводам, осмотрел солдат.

- Почему шаровары порваны? - спрашивал он одного. - Ты думаешь, государство тебе по десять пар за лето выдаст, только носи!

- Да я зашью, товарищ старшина. За проволоку зацепился.

- Зашью! Иди сейчас же к портному, он у связистов в землянке, тебя ждет.

- А у тебя почему нет пуговицы на гимнастерке?

- Оборвалась.

- Я знаю, что оборвалась. Почему не пришита?

- Потерялась.

- Сержанты за продуктами ходят? Заказать, чтобы пуговицу захватили, тебе некогда? Ты что такой неряшливый, командира позоришь? Держи пуговицу. А эту вот еще про запас. Нитки есть? Иголка? Живо пришить.

- А ну-ка, разуйся, - требовал он у третьего.

Солдат садится на землю, разматывает обмотки, снимает один ботинок, второй.

- Так и знал, - говорит старшина. - Приходи ко мне, я постираю.

- Чего?

- Портянки.

- Да я сам, товарищ старшина, - краснеет в смущении солдат.

- Неужели сможешь?

- Смогу.

- Ручеек-то знаешь, где протекает?

- Да знаю.

- Бочажинка там есть...

- И бочажинку знаю.

- Ну, вот и ступай. Мыло не забудь прихватить. Есть мыло? Через час доложишь. Я у командира буду.

...Старшина сидит у меня в блиндаже, сняв пилотку, почесывает топорщащуюся ежиком седую голову, рассказывает:

- Что делается, командир! Ай-яй-яй! Что делается!

В тылу скоро места пустого не найдешь, а эшелоны все прибывают и прибывают. Танки, орудия... Ай-яй-яй! Горы снарядов навалили в лесу!

- Не болтай!

- Сам видел!

Мы, конечно, уже слышали, что к нам стали прибывать свежие части. Поговаривали, будто нас будут сменять. Однако то, что рассказал Лисицин, конечно, не походило на обычную перегруппировку. Накапливание в нашем тылу крупных сил имело иное значение.

- Стало быть, скоро вперед? - спросил я, не в силах сдержать радостной улыбки.