Ожоги сердца

Проходят мучительно долгие секунды — целая вечность. Молчание. Похоже, притихла и тайга. Еще секунда, и напряженную тишину в моих ушах разрывает, точно раскатистый залп орудий, голос Ильи:

— Командор!..

«…дор, дор», — эхом вторят ему горы и распадки.

— Смотри, какую корону снял. Прямо звезда в алмазах из пяти шишек. Впервые встретил такую и решил снять.

— Спускайся… Тебя тут ждет корзина кулаков.

— За что?

— Сам знаешь.

— Тогда останусь здесь до утра.

— Оставайся…

Я открыл глаза. Ильи не видно. Он уже спустился к развилке ствола рогатого кедра. Слышен его разговор с самим собой или со стволом кедра, ворчит огорченно. К нему направился с мешком его сын Саша. Туда же последовали Геннадий и мой сын Максим.

— Не вздумайте повторить трюк Ильи!.. — вырвалось у меня с хрипотой в голосе.

— На этом косогоре кедры нелазовые, — успокоил меня Михаил Мичугин. — Лазовые здесь, за ручьем.

— Не хочу видеть никаких нелазовых и лазовых… Оглобли назад.

Михаил Иванович окинул машины улыбчивым взглядом: дескать, какой сибиряк отступает от цели, которая уже достигнута, — но сказал иначе:

— До дождя не успеем, на водоразделе буксовать придется.

— Откуда дождь, когда ясное небо? — удивился я.

— Небо небом, а бурундук клокочет. Пихты ресницы опустили, и ручей залопотал захлебисто. От перемены давления перед дождем всегда так бывает… Но я не против и назад. Как скажет командор?

— Готовить ночлег, — последовал ответ.

— И костер… — добавил Михаил Иванович.

Я вспомнил прерванный разговор у пепелища.

Сооружение ночлега под разлапистыми пихтами на мягких пластах опавшей хвои и свежего лапника заняло у нас считанные минуты.

Сейчас же в чаще валежника и сухостоя зазвенел топор Михаила Ивановича. Прошло еще несколько минут, и под таганком затрепетали язычки жаркого огня без дыма и треска. Чародейство! Сколько лет жил я в тайге, но такого костра не видел. И как быстро забурлила вода в котелках.

— Михаил Иванович, есть поговорка «дыма без огня не бывает», а вот как огонь без дыма развести — загадка.

— Соковина — березовый ядреный сушняк без коры — умеет гореть жарко и без дыма.

И жаркий костерок, и поварешка, которую так быстро и ловко смастерил Михаил Иванович топориком из бросовой соковинки, и его слова «умеет гореть жарко и без дыма» напомнили мне друзей-фронтовиков, с которыми доводилось общаться и жить на фронте в траншеях и окопах.

Перебираешься, бывало, от одной стрелковой ячейки к другой, от ручных пулеметчиков к станкачам и не можешь объяснить даже самому себе, как можно выжить в таких условиях: дьявольский холод, над бруствером кружит снежная крупа, посвистывают очереди пуль, стенки окопов обледенели, под локтями и коленками колючие осколки льда. Встречаешься взглядом с такими же, как ты, людьми в серых шинелях; один смотрит на тебя запорошенными глазами тоскливо и безнадежно, другой сжался в комок, к лицу прилипла смертельная синева, брови и ресницы заиндевели, и у него не хватает сил поднять голову — коченеет, и если не встряхнуть его, то погрузится в непробудный сон с ложной верой в тепло морозного пламени. А третий не похож ни на первого, ни на второго. Глаза мечут стрелы, ощупывают тебя с головы до ног — взаправдашний ты бодрячок или с трусинкой? Если с делом пришел, то вставай вот к пулемету. Его стрелковая ячейка оборудована отменно. Подлокотники, площадка с запасными углублениями для катков пулемета, лента вставлена в казенник — все очищено от снега. В стенках ниши. В них гранаты, шанцевый инструмент. На земляных полочках кружка, ложка, алюминиевая баклажка, неприхотливый солдатский санитарный комплект с бинтами, полотенце, осьмушка махорки, бумага для самокрутки. Все это должно храниться в вещевом мешке, но сейчас его вещевой мешок заполнен где-то добытой мягкой травой и манит к себе — прислони усталую голову здесь, в обороне, к этой солдатской подушке в окопной горнице. И тепло! Откуда оно сочится под полы шинели? Внизу справа в печурке бурлит вода в котелке. Под котелком, меж двух кирпичей, розовеют угли.

Демаскировка пулеметной точки?! Ничего подобного. Печурку он распалил до рассвета — дым в темноте не виден! — а теперь на раскаленные угли подкидывает округлые чурочки, которые сразу занимаются огнем. Чурочки заготовлены заранее из черенков отживших свой век саперных лопат. Они березовые и горят долго, жарко, без дыма.

— Откуда родом?

— Могу угостить чайком по-таежному, по-сибирски, — отвечает пулеметчик.

…Над деревьями зашумел дождь, напористый, с ветром. Михаил Иванович застенчиво пожал плечами: дескать, не виноват, дождь ходит по тайге своими тропами, — и принялся готовить чай — запаривать ветки смородины, и мне послышался голос пулеметчика той окопной зимы: «…по-таежному, по-сибирски».

Пришли сборщики шишек во главе с Ильей Андреевым. Шишки высыпали к костру. Илья молча примостился на пенек, пряча от глаз командора разорванный рукав и большую ссадину на предплечье.

— У меня есть зеленка, — предложил Василий Елизарьев.

— Не надо. Кедровая смола надежней.

— Правильно. Любую рану затягивает без осложнений, — одобрил Михаил Иванович.