Озимандия (СИ)

— Но-о, бестия… — орет всадник, и его острые шпоры снова впиваются в конские ребра. Ржание, хрип и обезумевшие черные конские глаза. Конь не выдерживает и заваливается всей своей массой в снег. Всадник оказывается под ним, нога его намертво зажата тяжелым конским крупом. Животное пытается подняться, но этим только еще больше ухудшает ситуацию, ногу уже не вытащить. Всадник вопит, то ли от боли, то ли от злости, но его жеребец, его верный друг снова на ноги подняться уже не может. Загнал черный всадник своего коня, загнал до смерти. Но нет, тот еще пытается подняться, пытается еще разок, собрав все свои оставшиеся силы. Еще одна отчаянная попытка и вот, почти получилось, животное стало подниматься. Страшные усилия, и он почти на ногах, но…ноги, его собственные ноги больше его уже не держат, круп для них стал слишком тяжелым, а они для него слишком слабыми. Конь хрипит и не понимает, что происходит. Почему? Почему все вокруг кружиться и качается? Почему все вокруг расплывается? Всадник успевает еще откатиться в сторону, как жеребец снова заваливается на то же самое место, только уже окончательно и навсегда. Конь больше не ржет и не хрипит, его большие умные глаза смотрят на хозяина с последней мольбой о помощи. Кто же ему поможет, как не тот, кому он столько лет служил верой и правдой, кто же ему еще здесь поможет? Всадник поднимается и отряхивается. Белый парик с треуголкой валяются в снегу, ветер рвет его длинные темные волосы, снег слепит глаза, мешая смотреть. Все и вся на этом свете сейчас против него, даже эта копытная тварь. Но и это еще не все, человек оборачивается и видит, что волк, следующий за ними тенью почти всю дорогу, что эта клыкастая смерть в обличие лесного хищника их уже почти догнала…

Дальше — сухой хлопок выстрела и пламя из ствола мушкета. И снова непроглядная мгла, да пуще разошедшаяся вьюга — единственные свидетели разыгравшейся трагедии. Кто следующий в этой вечной круговерти жизни смерти?

Юную графиню отпевали всем миром. Маленькая церквушка, приютившаяся рядом с графским дворцом? не смогла вместить всех желающих, и люди терпеливо дожидались конца службы на холоде. Много приехало из Москвы, были и из Санкт-Петербурга тоже, важные в государстве люди и не очень, искренне сочувствующие и просто любители светской хроники, дальние и ближние родственники, крепостные. Сама императрица Екатерина Вторая прислала с князем Юсуповым свои соболезнования, упрекая графа в том, что он тогда же не отправил свою дочь и её фрейлину с ней в столицу. Захотелось ему портрет, видите ли, с неё сделать! Даже художника из Санкт-Петербурга для этого выписал, не доверив своему крепостному. Что ж, граф, теперь смотри на этот портрет смерти и радуйся почти идеальному сходству. Точь в точь — покойница, даже маленькая родинка на плече и та не осталась незамеченной.

В самой церкви людей было мало. Только подкошенный горем граф да самые близкие родственники. Горе, свечи и лики святых окружали присутствующих, запах смерти и ладана. Осунувшийся и постаревший на добрый десяток лет граф стоял возле гроба дочери и неотрывно смотрел на её лицо. Оно совсем не изменилось, только слегка нос заострился и, может быть, чуть побледнело, но умело наложенные румяна делали эту её бледность почти незаметной. Для него незаметной… Другие-то видели, что от юной свежести и легкой наивности на лице графинечки не осталось и следа. Из всех присутствующих здесь и на улице, да и, вообще, из всех живых, это лицо теперь знало о жизни гораздо больше, чем все они вместе взятые.

— Прими Господь рабу свою, вновь представившуюся, — лепетал скороговоркой батюшка на распев молитву. — Отпусти ей все грехи её совершенные и несовершенные… Да откроются Врата для неё небесные, да прибудет она в Царствие твое вечное…

«Вот так вот, значит, доченька моя, — смахнул слезу платком граф, — оставила нас и не попрощалась. Как же теперь без тебя жить то, а внуков кто мне теперь народит? Тебе еще жить, да жить на радость себе и людям, а ты уже в гробу…»

— …и пусть ангелы встретят тебя и проводят… — продолжал отпевать священник усопшую.

«А кто теперь за цветами твоими смотреть будет, выращивать их и лелеять? Да и будут ли они, вообще, теперь расти здесь без тебя? — граф наклонился к покойнице и поправил в её закостеневших руках покосившуюся свечку. — И пес твой куда то делся? Второй день носу в усадьбу не кажет, даром, что черный… Может нечистая сила, какая? Господи, прости, что в храме упомянул. Черный весь, пес то, не иначе Цербер… Вот тебе и подарочек императорский, бери и радуйся. А может это он тебя и забрал в свое подземное царство? Все мы под богом, но вот только почему лучшие всегда уходят раньше, а какая ни будь нечисть до ста лет будетнебо коптить?»

— И пусть небо для тебя станет домом, а земля пухом. И не коснется тебя никогда больше рука дьявола…

— Поговаривают, что графинечка-то сама решила счеты свести с жизнью, — слышалось в толпе ожидающих на улице появления гроба.

— А ты слушай больше сплетни всякие.