Озёрное чудо

— Эт что же выходит, — возмутился Аверьян, — на попку начитала?! Ло-овко… И ты, девочка, тоже дура набитая. Надо было про достижения села, — глядишь, получше б отвалил. Он же колхозник, по роже видать… Вот у нас, бывало, ребятишки читали: «Пришла весна, настало лето, спасибо Ленину за это!..» А теперь надо: «Пришла весна, настало лето, поклон Америке за это…»

* * *

В разгар веселья явился не запылился хмельной Кеша Чебунин, бодро прошел сквозь народ, выглядывая куда прибить холстину, где возле серпа и молота намалевал кроваво: «Смерть буржуям!». Тут на глаза ему вывернулся Аверьян Вороноф, и Кеша, смирив пыл, подчалил к тому.

— Привет мировой буржуазии от пролетариата.

Аверьян улыбнулся:

— С похмелья страдаешь, либо уж похмелился.

— А ты меня опохмелил?! Ну, раз такое дело, призайми-ка сотенку по случаю Рождества.

— Как в Кедровой Пади говорят: займи мне, возьмешь на пне.

— Да нет, пенсию получу…

— У тебя же пенсия с гулькин нос… Нынче, Кеша, другая погода в Кедровой Пади. Денюжки задаром не дают, как при вашем коммунизме, — зарабатывать надо. Ежли шарабан варит — башкой, ежели — шляпу носить, тогда — горбом… Слыхал, стишонки плетешь складно… Я тут как раз от Кедровой Пади в Государственную думу двинулся и… короче, сочини-ка, Кеша, про меня: мол, ваш кормилец…

— Поилец, — поправил Кеша.

— Про поильца не надо… Вот тебе сотенка… — Аверьян из внутреннего кармана вывернул пузатый бумажник с американским гербом, выщипнул сотенную и снова поправил Кешу. — А про поильца не надо. Сочини про кормильца… И «Смерть буржуям» пока не вешай, в Думу попаду, тогда хоть завешайся.

— Как скажете, господин Вороноф… — Кеша припрятал денежку и тихонько проворчал: — Ничо-о, к власти придем, хвост буржуям прижмем.

Тут на Кешу, кудахтал, наскочила осерчалая жена Тося, которая чудом спаслась в штормовом Байкале и дала зарок не брать в рот погани. Моложавая, щекастая и здоровая, что медведица, сгребла мелкого мужика и поволокла с елки. Потом спохватилась, учинила допрос с пристрастием, за шиворот отымая мужика от пола:

— Ты почо деньги взял у Аверьяна?

— Какие, Тося, деньги?! Какие деньги?! — испуганно залепетал Кеша.

— Какие, какие!.. Своими глазами видала. Ну-ка, гони деньги… побирушка. Ни стыда ни совести — все пропил. Давай, давай деньги.

Коль мужик заупрямился, Тося зажала под мышкой его хмельную голову и тут же выудила из мужнина кармана несчастную сотню, которую сердито и всучила оторопевшему Аверьяну.

* * *

А веселье не стихало… Родители, которые не пробились вперед, вставали на цыпочки, тянули шеи, высматривая своих чаду-шек и дивясь их прыти. Емеля терзал гармонь, а Дед Мороз со Снегурочкой водили хороводы. И лишь Аверьян Вороноф скучал, подозревая Деда Мороза в обкрадывании детей.

— Возишь, возишь из Америки гуманитарную помощь, — пожаловался Матрешкиной матери, — даришь за умеренные цены, а колхозники налетят, как саранча, и, глядишь, все разворовали…

— Да-а, — поддакнула вдова Ульяна, — у нас худо не клади, в грех не вводи.

— И кого они нынче нарядили? — спросил Аверьян, и сам же ответил: — Полудурка.

Он вынул из черного пиджака носовичок с американскими звездами и так начальственно, оглушительно высморкался, что даже веселье замерло в испуге, и весь народ удивленно и почтительно выпучился на Аверьяна, словно тот после сморкания закатит свирепую речь: дескать, я за умеренную плату, благотворительно подкинул вам фрукты из Америки, а у вас, неблагодарных, никакой демократии, пляшете «русского», как при сталинском прижиме. Но дождетесь, однако: наладят вам янки демократию… крылатыми ракетами. Строго оглядев платок, Аверьян бережно свернул и сунул в пиджак.

— Ватная борода, щеки размалеваны, как у шлюхи! — Аверьян, прицениваясь, оглядел добротную Матрешкину мать и кивнул на Деда Мороза. — И так каждый год… Можно было мозгой пошевелить, чтоб как на Западе. Я в Америке бывал, кое-что и там видал: ихний Дед Мороз — Санта Клаус звать — в трусах пляшет. Да-а… Стильно и современно… А у нас, — Аверьян пропел несуразное. — Маленькой дедушке холодно зимой, из лесу дедушку взяли мы домой…

Но вдруг Аверьян оживился, — из подсобки вылетела на метле Баба-яга, заметалась вокруг елки, тряся плечьми и тощей грудью, задирая подол на косматую голову словно цыганская шалава с барахолки. И орала, срамная, лихоматом:

И русалка там была, честь не долго берегла,А потом, как смогла, родила,Тридцать три же мужика,Не желая знать сынка:

«Пусть считается пока сын полка…»

— О!., само то, — Аверьян повеселел, азартно потирая ладони.

— Емеля! — Баба-яга подлетела к гармонисту и отчесту-шила:

Гармонист — у нас дурак,Залез с гармошкой на чердак.Гармониста-дурака Тащили девки с чердака…

— Емеля, подыграй-ка, милый! Эдакое стильное, а я сбацаю…