Озорники

Лесник вежливо попятился и уселся на пороге. Лейтенант впал в оцепенение. Ему стало казаться, что он сидит в аудитории юридической школы, где личному составу районного отделения читается курс лекций. Лекция доктора длилась не больше четверти часа, но после баньки и крутого застолья она показалась двухгодичной.

— Дело понятное, — проснулся наконец лейтенант. — А вы, извиняюсь, не дух святой?

— Что вы хотите сказать?

— Как вы отсюда вышли, а потом снова вошли? Может, сквозь замочную дырку?

Доктор рассмеялся:

— А это секрет фирмы. И если бы не слово, которое я дал…

Лейтенант разгладил мятый листок юбилейного адреса, каким-то образом оказавшегося среди докторских вещей. Он долго изучал его, сличая свое впечатление с докторским лицом.

— Значит, профессор?

— Так оно и есть, дружок.

— А какая может быть вера вашим словам?

— Можно позвонить в клинику и позвать меня. Вам объяснят, что я нахожусь в отпуске…

Долгое молчание. Лесник встал у порога и вытянулся, прижав руки по швам.

— Накладочка получилась, — сказал лейтенант, с укоризной глядя на лесника. — Теперь что же, Мартын Иваныч, делать, скажи на милость? Это что же нам майор скажет?

Лейтенант и лесник растерянно смотрели друг на друга.

— Ай-я-яй, какая накладочка получилась! Вы уж извините, уважаемый, что так получилось, с кем не бывает… Так что можете идти по своим делам…

— Благодарю. Я ведь так и подумал, что тут какое-то недоразумение. Но… должен вам сказать… Вы уж простите меня за такую просьбу, я бы сказал, несколько необычную… Одним словом, я просил бы вас провести следствие по всей строгости закона…

— Это как же, извиняюсь? Не хотите уходить, значит?

— Я не могу ставить вас под угрозу служебных неприятностей. Откровенно вам скажу, меня удивляет ваша беспечность: задерживаете человека, действия которого выглядят в высшей степени подозрительными, и не доводите своего дела до конца, то есть не докладываете о задержании вышестоящему начальству, не наводите справок, верите на слово и с богом отпускаете… А если бы на моем месте, извиняюсь, был на самом деле крупный… м-международный… то что же было бы?

— Но вы же чистый и никакой не это… м-международный…

— Разумеется! Но, с другой стороны, любой… э… не стал бы рассказывать вам, кто он на самом деле, и уж постарался бы выдать себя… э… ну, хотя бы за рыбака или охотника, что естественно в условиях тайги. Или за старичка пенсионера вроде меня, приехавшего отдохнуть. Разве так годится, уважаемый?

Легкость, с какой Шмелева отпускали на все четыре стороны, почему-то обидела его. Он увидел в этом легкомыслие и разгильдяйство.

— Так вы хотите, чтобы я вас запер и держал тут до понедельника?

— Меня несколько удивляет другое: если я попрошу вас отпустить меня сейчас, так вы меня, стало быть…

— Вы и ступайте по своим делам…

— Но позвольте! — Профессор вскочил, ударился головой о потолок и уставился на лейтенанта ошалевшими глазами. Руки его дрожали. — Вы верите мне на слово и отпускаете… Так ведь что же получается? Как это можно назвать? Халатность? Да ведь это чистейшая халтура! Беспардонная халтура, если только не хуже! Ведь на это можно посмотреть как на сознательное пособничество… Я удивляюсь, как вас терпят. Да вам, извините, семечками торговать, а не в милиции работать!

Вспышка была настолько ни с чем не сообразной, что лейтенант и лесник не на шутку струхнули. Шмелев успокоился только после того, как смочил шишку на голове и выпил полную кружку воды. Лейтенант распахнул ворот гимнастерки и вытер лоб.

— Да вы, батюшка, не гневайтесь, — бормотал лесник.

— Считайте, что уже не гневаюсь, — миролюбиво сказал Шмелев. — Но я хотел бы, чтобы вы посмотрели на ситуацию с моей, так сказать, позиции. Может, тогда вам станет понятнее, почему я настаиваю…

— Валяйте, валяйте, — сказал лейтенант, отдуваясь.

— Вы почему-то задержали меня. Так-с. По-видимому, у вас были на зто какие-то основания. Допустим. И вдруг вы, толком ничего не выяснив, не проверив, отпускаете. Хорошо, я ухожу и думаю про себя: тебя отпустили под честное слово из чистейшего великодушия, но где же гарантия, что у человека не останутся подозрения насчет моей особы? Следствия не было, никакой официальной реабилитации, так сказать, — это одна сторона дела. А вторая — ты уходишь, ставя человека под угрозу возможных служебных неприятностей. Я не хочу подчеркивать своей честности, но что же должен чувствовать человек на моем месте, который, оказавшись в вашем районе, занимается частной практикой и явно не раскрывает каких-то обстоятельств о том, к примеру, куда я исчезал? Что вы на это скажете, любезный? Нет, что ни говорите, заприте-ка меня получше, а сейчас идите отдыхать. У вас вид измученный, расстроенный.

Глаза у лейтенанта набрякли, грудь сдержанно колыхалась.

— Замученный, говорите? Так это ж какие нервы надо, чтобы не замучиться с вами! То туда, то сюда, а у меня голова и так трещит… Да если майор Кораблев узнает про все, так это что же мне будет? Вот что, — рассердился лейтенант и распахнул двери, — тут вам не гостиница. Мартын, проводи его…