Паб (сборник пьес)

Я каждый день встаю в семь утра! А ложусь в одиннадцать вечера! Отвожу детей в школу, забираю бельё из прачечной, сдаю бельё в прачечную, покупаю таблетки, пью таблетки, выношу мусор, мусорю, а затем снова выношу мусор! Каждый день!!! Вот он настоящий Олимпийский рекорд – проживать эту жизнь, ходить на работу, водить самолёт и умудряться не врезать его в какой-нибудь небоскрёб от грустных мыслей и плохого настроения! И таких олимпийцев – миллиарды: официанты, строители, офисные работники... Нам подарили жизнь, но забыли наделить ее смыслом! И вот мы мучаемся от такого неполноценного подарка! Мы стали сами придумывать этот великий смысл, мы даже стали выбирать людей, которые должны за всех за нас думать как нам жить! Но чаще всего они придумывают как нам умирать! Мы греемся от искусственного света плазменных телевизоров и мечтаем о том бреде, которым пичкают нас оттуда. Придуманные судьбы киногероев, Олимпиады, новости – мы верим в то, чего нет, переживаем за тех, кто никогда по-настоящему не страдал! Наши души блуждают в потёмках, наш разум засыпает, потому что нет настоящего света на земле! Но я дарю его людям! Дарю, чтобы никто не спал! (Поворачивается задом в зрительный зал, издает оглушительный звук, – в зале загорается яркий свет.) Посмотрите! Этот свет делает всё вокруг таким простым и понятным! Видите? Я уже вижу (смотрит в зрительный зал), я вижу лица настоящих героев! Они еще только открывают глаза, щурятся, им неприятно... так всегда бывает, когда после темноты начинаешь видеть свет!

(Подбегает к пожилому мужчине, выхватывает у него гранату, бежит к барной стойке, перепрыгивает через неё, – раздается звук взрыва, но ничего не рушится и не сгорает.)

Пожилой мужчина. Как всё сложно и непонятно...

Мужчина в куртке. Чего он хотел? Чтобы стало светло?

Пожилой мужчина. У меня все равно плохое зрение! Мне что при свете, что без света!

Мужчина в синем костюме. Мне этот свет тоже не помог! Я до сих пор не могу понять: почему это паб? Вот меню, значит, здесь готовят...

В зал выходит круглый владелец паба с приборами. Он замечает горящие лампочки, начинает ходить по залу и тушить их – дует, и они гаснут.

Круглый.

(Ворчит.) Зачем? Приходишь в чужое место, – зачем наводить свои порядки?! (Дует). Вы здесь всего лишь гости... вы ничего не измените... (дует)... тут как всё было, так и останется...

Мужчина в куртке. Это не мы!

Пожилой мужчина. Какой-то полоумный! Решил, что здесь темно, хотел сделать как лучше...

Круглый. Благими намерениями выстлана дорога в ад!

Круглый что есть силы дует в зрительный зал – там гаснет свет. Владелец паба подходит к столу, плюёт на пальцы, тушит одну свечу, подносит руку к другой.

Мужчина в куртке. Оставьте, пускай себе горит, нам будет приятно... Тем более нам сказали, что это Олимпийский огонь!

Круглый оставляет свечу гореть, раскладывает на столе приборы.

Круглый. Олимпийский... кому он нужен, да и во что теперь превратилась ваша Олимпиада! Медали вручают, потом отбирают, все спортсмены – на игле!.. Олимпиада... Даже террористам она неинтересна!

Мужчина в синем костюме. Послушайте... как вас...

Круглый. Зовите меня – отец. Меня здесь все так называют... может, потому что я добрый, или моя кухня очень напоминает домашнюю...

Мужчина в куртке. А имя у вас есть, мне хотелось бы узнать ваше имя...

Отец. Имя у меня есть... обычное имя... мне больше нравится – «отец»... туристы придумали, может, даже в насмешку, а мне понравилось... может же быть и у меня какая-то радость... доставьте мне удовольствие, называйте меня отцом...

Мужчина в синем костюме. Хорошо, послушайте... отец... почему же ваше заведение называется «Паб», ведь в пабах не готовят...

Отец. Да? Но видите ли... Здесь так много туристов... вообще-то моё заведение правильнее называть «Паштелярия» – это по-нашему вот такой вот ресторанчик так и называется, но кому что скажет такое название? Никому и ничего! А вот паб – это слово интернациональное! Представьте себе, – идёт вот с прогулки обычный такой турист или нелегал, идёт и есть хочет, а кругом одни паштелярии, – и вдруг – паб, у него аж крылья от счастья вырастают, и так он радуется родному слову, что и меня отцом готов называть!