Падай, ты убит!

Шаман взвизгнул, крутнулся, сделал круг но террасе, останавливаясь у каждого на долю секунды, так же легко пробежал мимо Игореши, но сразу вернулся и, глядя ему в глаза, залаял. Хватит, мол, меня разыгрывать, я тебя раскусил и давай, не тяни, выкладывай, чего ты там спрятал. Вертясь вокруг Игореши, Шаман все старался ткнуться мокрым черным носом в карман, на который недавно показывала Марсела своим пальчиком, еще хранящим, надо полагать, запах жареной утки. Но не будем упрекать ее и осуждать. Она увидела утку, утка ей понравилась, Марселе и в голову не пришло заподозрить какие-то чревоугодные устремления отца родного, Ивана Адуева. Однако, когда пришло время разоблачить доносчика, она проделала это твердо и бестрепетно, чего так часто не хватает нам, ребята. Что-то останавливает, может быть, неуверенность в том, что мы действительно все видели собственными глазами, ведь нас частенько убеждают в том, что увиденное имеет совсем другой смысл или не имеет никакого смысла. А мы соглашаемся, да, дескать, простоваты, виноваты, не умыты. И при этом делаем многодумные гримасы — как же, как же, понимаем, сознаем, одобряем. Куда деваться, мы родились и выросли в мире, искореженном и раздавленном скрипучим колесом истории, которое слишком долго крутил колчерукий параноик, усмехаясь в прокуренные усы. Вряд ли Марсела смогла бы уверенно сказать, как звали властолюбца, и слава Богу! Это и позволило ей, легко подняв руку, указать злодея.

А мы, ребята! Припомните, кто хоть раз указал пальцем на человека бесчестного, продажного, корыстолюбивого? Кто? Бесчестным, продажным и корыстолюбивым мы пожимаем руки, улыбаемся, виляя мысленно задом, и посылаем поздравительные открытки! И знаем, знаем, что делаем.

Ну да ладно. Хоть Марсела смогла поступить безоглядно, Ошеверов немного сохранился, Шаман не осторожничает, не лукавит... Какая-никакая, а все надежда на будущее.

Итак — Шаман.

Не выдержав, перемазанными в земле лапами он поскреб белоснежный зад Игореши, оставляя на нем срамные полосы. Ошеверов подошел, залез в Игорешин карман, невольно ощутив жидковатую ягодицу, и развел руками, какие могут быть только у водителя, занимающегося междугородными перевозками контейнеров с мерзлым морским окунем.

— Пусто! — сказал Ошеверов виновато.

— Ни фига! — воскликнул Васька-стукач с некоторой ожесточенностью, и Автор не мог не подумать: не старался ли он усердием смягчить свою вину перед Шихиным? А может, дело в другом — Васька доказывал чистоту официального доноса, его нравственность по сравнению с бесчестием доноса по собственному желанию. — Ни фига, — повторил он тихо, но твердо. — Шаман! Ко мне! — и снова, уведя Шамана в сени, приказал сообразительному псу: — Ищи!

Гости рванулись следом, так что весь дверной проем в сени оказался заполненным человеческими лицами. О, если бы в этот момент кто-то догадался сфотографировать лица друзей, обрамленные деревянной рамой! Но не беда, эта картина всегда будет стоять перед мысленным взором Автора, да и Шихину он не даст забыть о ней.

— Ищи! — повторил Васька-стукач.

Почувствовав ответственность, Шаман рванулся в одну сторону, в другую, выскочив на кухню, тут же вернулся и, уже не колеблясь, ткнулся носом в щель между досками пола. И завыл, заскулил жалобно, неосторожно вдохнув запах подлости, шедшей из-под пола.

— Это уже не собачье чутье, верхнее или нижнее, — сказал Аристарх, когда я рассказал ему о том, как изобличали доносчика. — Что Шаман мог уловить в воздухе, перемешанном гостями, которые толпами бегали на кухню, привлеченные утиным запахом, носились с ошеверовской канистрой, перепрятывая ее друг от друга, потом Федулова закатила истерику Федулову, требуя, чтобы он снял с себя наконец рейтузы, и так далее. Нет-нет. — Аристарх покачал головой. — Шаман уловил запах подлости. Да вы все достаточно надежно улавливаете психологическую вонь подлости, только не доверяете себе, не можете поверить собственным чувствам, предвидениям, прозрениям.

— Но ведь из-под пола могло тянуть и бензином? — возразил я.