Падающие тени

…Я пустил записку Штефана дальше и глянул на часы – скоро начнется тренировка школьной команды по футболу.

Ужин я пропустил. Отпирая входную дверь, я готовился быть отчитанным матерью: ведь она не выносила, когда кто-нибудь из нас нарушал правила и договоренности. А одно из правил гласило, что ужин подается горячим только один раз. Для всей семьи. Так было заведено в ее родительском доме – о котором она, кстати, говорить не любила. Я знал только, что, когда мне было десять, мама ездила на Восток – почти к самой границе с Чехией – хоронить отца. Сердце. Быстрая смерть. Там осталась бабушка, которая попросила маму больше никогда не приезжать. И эту просьбу она исправно выполняла на протяжении предыдущих двадцати лет.

Я бросил на пол мешок с грязными футбольными кедами и остановил взгляд на полке с обувью. Там не было ничего, принадлежащего Ингрид Кох. Обычно я не разглядываю полку или вешалки – скорее бы шмыгнуть в нашу с Клаусом комнату. Но сегодня я обшаривал взглядом прихожую и ничего не понимал.

«Что-то не так», – подумалось мне.

В квартире было очень тихо: не работал телевизор, не шумела вода, ударяясь о грязную после ужина посуду, не бубнили голоса. Только в кухне невозмутимо гудел холодильник. На комоде стояла утренняя чашка из столового сервиза с сентиментальным цветочным узором и на её ободке всё ещё алел отпечаток материнской помады.

Под гулкие удары сердца я ввалился в большую комнату, где мы обедали по воскресеньям. Отец, сложив руки на груди, стоял лицом к окну и никак не реагировал на мои шаги. Я боялся нарушить эту тишину, будто она была хрупким мыльным пузырём, который пока еще защищал меня неведением.

Мои содранные колени предательски подрагивали. Опустившись на старый серый диван, я неуверенно произнес:

– Мама ещё на работе?

Отец усмехнулся. Этот короткий смешок прозвучал горько и отравлено.

– Нет, сынок.

Я прислушался к звукам в глубине квартиры.

– Она дома? Ей нехорошо?

– Я не знаю, старик, – отец наконец повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза.

Неужели этот вмиг постаревший мужчина с мокрыми глазами и искривлённым от сдерживаемых рыданий ртом – мой отец? Я вскочил с дивана и размашистым шагом в несколько секунд достиг двери родительской спальни. Дверь была неплотно прикрыта. Толкнув ее, я увидел пустую, идеально заправленную кровать – очевидно, нетронутую с самого утра. Я бросился к следующей двери, ведущей в нашу с братом комнату. Там царил обычный бардак, и не было ни намёка на присутствие в ней матери.

– Как сыграли? Ты сегодня поздно, – отец приглаживал и без того лежащие волос к волосу пряди на затылке.

– Я спросил, где мама!

Злость и ярость, которые вскоре станут совсем привычными спутниками, подкатили к моему горлу.

– Где она? – я прошептал эти слова, как свою последнюю молитву, просьбу, отчаяние и надежду на то, что все же ничего кошмарного и разрушающего не произошло.

– Мама больше не будет жить с нами, но она оставила на плите обед, – отец снова отвернулся к окну. Теперь он сосредоточенно грыз большой палец.

Лицо вспыхнуло, а в ушах громко застучала кровь. Я развернулся к выходу и бросился прочь из дома в синие сентябрьские сумерки.

***

Мне не единожды доводилось слышать от своих одноклассников истории о разводе родителей. Но все они сопровождались сочными подробностями скандалов с битой посудой и трехэтажными ругательствами в адрес друг друга. Так что для всех развод становился своего рода облегчением. Конец. Все. Достаточно. Пора остановиться и стать счастливыми.

Мои же родители никогда не ругались или, по крайней мере, не казались несчастными. Мне было трудно понять, чего же может не хватать для абсолютного счастья, если у тебя есть теплая крыша над головой, вкусный обед, достойный любящий партнёр, чуть менее достойные, но в целом терпимые сыновья и работа, которую ты по большому счету любишь.

В тот вечер отец так и не набрался сил рассказать мне, что стало причиной маминого ухода. А вот я набрался порядочно. Но не сил.

Мы с друзьями, бывало, грешили пивом. Скорее не потому, что оно казалось нам вкусным, или нам был по душе его хмельной эффект: мы взрослели и отчаянно нуждались в самоопределении и самоутверждении любыми понятными и доступными способами – алкоголь, драки, грубые шутки в адрес девочек. Кто-то из моих очень старых друзей так и не смог пойти дальше, увяз в пубертате по подбородок и продолжил пользоваться все теми же доступными способами: алкоголь, драки.

Я завалился к Феликсу прямо домой, хотя это было против правил: нам полагалось встречаться с ним только у привычного бара. Косяки он распихивал по карманам прямо там, тут же получая деньги. Я знал, что после футбола Феликс точно дома. Бокала пива в дар от какого-нибудь посетителя Штрауса было для меня сегодня недостаточно. Я хотел ядреного шнапса или водки, чтобы меня свалило с ног, а заодно и стерло из памяти этот вечер. Феликс сначала обматерил меня, а потом будто бы сделал одолжение, содрав с меня втридорога за бутылку Киршвассера17: