Падающие тени

В тот год отцу исполнилось сорок три. И как настоящий немецкий отец, он хотел, чтобы я выучил английский, играл в футбол и сносно клацал по клавишам пианино.

С футболом, к радости отца, дела обстояли неплохо. До тринадцати лет я рос, не подозревая о существовании теней: обычный футбольный подросток – жилистый и немного фанатичный, частенько забывающий вымыть волосы и позаботиться об аромате своих подмышек. Я ходил в хорошую школу – гимназию имени Шиллера. Мой отец – преподаватель кафедры истории и немецкого языка – точно знал, в какую школу нам с Клаусом следовало ходить. Каждый день мы пятнадцать минут тащились до Николаус-штрассе мимо заправки, где нас неизменно обдавало тошнотворными парами автомобильного топлива.

Я не был симпатичным мальчишкой. Винфрид Кох рос импульсивным мальцом с угрюмой физиономией и угловатым туловищем на длинных ногах. Я никогда особо не соответствовал родительским и учительским представлениям о примерном поведении, а после ухода матери и вовсе дал себе полный карт-бланш.

Той осенью, когда мать ушла от нас, меня отобрали в школьную футбольную команду. Это был год мирового чемпионата, и все лето я проторчал перед телевизором у школьного приятеля Тоби. Дома смотреть игры я не решался: ведь никогда не знаешь, понравится это матери или нет. Она с интересом следила только за коррупционным скандалом вокруг оргкомитета Германии и, кривляясь, цитировала Шпигель. Маме особенно нравилась история с подставным фондом, созданным кем-то из верхушки Адидас. Об этом она читала особенно тщательно, но меня интересовал только футбол, поэтому слушал я её тогда вполуха.

Поговаривали, что за месяцы до голосования делегатов ФИФА10

немецкие бизнесмены проводили странные сделки на миллионы долларов, инвестировали огромные суммы в предприятия стран тех самых делегатов и – что самое интересное – там засветился даже Шрёдер11, отменив эмбарго на поставку оружия в Саудовскую Аравию. Так у саудитов оказалась партия свеженьких немецких гранатометов, а у нас обосновался большой футбол.

Стадион «Рейн Энерги» был одним из стадионов чемпионата. А это значило, что на весь месяц чемпионата старый город превратится в развеселый футбольный балаган. К югу от вокзала, по правде говоря, город больше напоминал послевоенный: в Кельне тянули новую ветку метро. Но туда, кроме местных, забредали только изрядно повеселившиеся приезжие болельщики, вместив в себя годовой запас Кёльша12. Мы с приятелями по дворовому футболу допоздна бродили среди шумных подвыпивших туристов и болельщиков и сами будто пьянели от всеобщей эйфории. Когда в пятницу на поле все-таки вышел травмированный накануне Баллак, мы как оголтелые орали его имя, стоя перед огромным экраном с трансляцией матча недалеко от Дойтцер Брюке – это надо было видеть!

Ветер нес пыльный мусор по мостовой дороге, и эта дорога была укатана ощущением свободы. Все еще теплый асфальт манил бежать по нему босым и ничего не бояться.

Это лето не предвещало такой осени.

11 сентября Ингрид Кох как обычно приготовила яичницу-глазунью на завтрак, надела свой серый брючный костюм и черные лаковые лодочки, подходящие к маленькой блестящей сумочке, уже в прихожей допила кисловатый кофе, оставив на ободке след губной помады, и поспешила на работу. Следом за ней квартиру по Арнульф-штрассе покинул ее супруг Маркус Кох. Ну а потом и мы с Клаусом нехотя поплелись в сторону гимназии.

Это был последний школьный год Клауса, я же только готовился в следующем году ворваться в старшую школу. Мы редко ходили в школу вместе: каждый предпочитал свою компанию. Я на дух не переносил тащиться с напыщенными выскочками из класса Клауса, поэтому если не успевал уйти со своими приятелями пропускал Клауса вперед и шел один. По дороге я слушал музыку. Oasis, Blue, Placebo – все то, что, впервые услышав в бушующем пубертате, безапелляционно поднимаешь на высшую ступень эволюции музыки.

В начале сентября в Кельне еще позднее лето. Пахнет чахлой, выжженной зноем травой. Дорога скользит мимо салона красоты на углу, заглядывает в окна горожан, спешно покинувших свои жилища, подпрыгивает возле заправки, подхватывает стайки шумных школьников на Николаус-штрассе и несет их прямо к зданию из красного кирпича. Биологию у нас вел Герр Крикеберг – невероятно сдержанный и активно лысеющий приверженец Христианско-социального союза, переехавший в Зюльц13 из Баварии. На его уроке в тот день по классу блуждали волны возбуждения. Накануне в Йена14 Кёльн разнёс «Карл Цейсс» со счётом 2:1. И первое, что в тот день говорили парни в школьном дворе вместо приветствия: «Смотрел вчера игру?»