Падающие звезды

   Что хуже: женское письмо или Тамбовская губерния? Этот немного странный вопрос задал себе Евстрат Павлыч Бахтерев, остановившийся, как в сказке, на распутии трех полевых дорожек. День был жаркий, настоящий июльский. Кругом без конца разлеглись поля назревавшей пшеницы. Местах в пяти отдельными купами круглились рощицы, в которых прятались заброшенныя помещичьи усадьбы. Одна из этих куп принадлежала усадьбе "Уланка", куда Бахтереву нужно было пройти. На железнодорожном полустанке безтолковый сторож ткнул пальцем прямо и сказал:   -- Иди все прямо, барин... Дорога одна.   Вот тебе и одна дорога... Бахтерев в отчаянии сел на землю, достал из кармана письмо Бачульской и еще раз перечитал его. Конечно, числа, как на всех женских письмах, не полагалось, а самый адрес можно было прочитать только по догадке: Уланка, Ульянка, даже выходило что-то вроде Улыбки.   -- Очень даже трогательно, -- ворчал Бахтерев, пряча письмо.   Бачульская писала ему в Воронеж, где Бахтерев гастролировал, и просила убедительно навестить ее. До рокового полустанка все шло благополучно, а тут сразу точно на необитаемый остров приехал: лошадей нет, послать за ними некого, фамилии Бачульской никто не слыхал и т. д. Одним словом, получалась Тамбовская губерния, о которой все сведения Бахтерева ограничивались тамбовскими окороками и знаменитой "кашей из Тамбова", которой "не было приятней, веселей".   После некотораго колебания, Бахтерев решил, что нужно идти по средней дорожке, тем более, что по ней навстречу ехала деревенская телега, -- последнее было только предположением, потому-что где-то далеко впереди, над лоснившейся шелком безконечной пшеницей медленно двигалось облачко пыли.   Бахтереву пришлось идти по меньшей мере битый час, только для того, чтобы убедиться, что предполагаемая крестьянская телега точно провалилась сквозь землю. Но, когда он хотел придти в отчаяние, из живой стены пшеницы показалась баба, Да, настоящая российская баба -- в лапотках, с замотанной, не смотря на летний зной, шалью головой. Когда Бахтерев задал вопрос об Улановке, баба ткнула рукой прямо и ответила:   -- А вон она...   Очевидно, эта тамбовская баба была родственницей железнодорожнаго сторожа. Бахтерев пошел вперед с твердой решимостью куда-нибудь дойти. Попался какой-то глубокий овраг, по дну котораго пряталась в лозниках безымянная речонка, потом глинистый косогор, потом плотина, а за ней барская усадьба в уютной рощице.   -- Здесь, -- решил Бахтерев.   Усадьба походила на все помещичьи усадьбы. Двух-этажный деревянный дом с колоннами, террасой, с какой-то башенкой, крутом запущенный садик, за домом неизбежная "вековая аллея", которая хранила воспоминание о счастьи дедушек и бабушек, и т. д. Бахтерев вошел прямо в открытое парадное крыльцо, потом попал в какой-то корридор и, наконец, очутился в уютном садике из сиреней и акаций. На зеленой садовой скамейке сидела женщина с какой-то женской работой, рядом с ней в колясочке, прикрытой кисеей, спал ребенок. Появление Бахтерева заставило женщину подняться.   -- Боже мой, кого я вижу?!-- сказала она.   -- Марина Игнатьевна, вы ли это?-- в свою очередь удивился Бахтерев и покосился на детскую колясочку.   Она густо покраснела и театральным жестом пригласила говорить тихо.   -- Он 

спит...-- обяснила она с виновато счастливым видом.   Бехтерев принял позу благороднаго отца из "La dame aux camélias" и даже заложил правую руку на борт летняго пиджака.   -- Фамилия?-- коротко спросил он.   Она еще сильнее покраснела и ответила, опустив глаза:   -- "Домби и сын"...   -- Ага, понимаю...   Они оба разсмеялись. Вероятно, старая барская усадьба давно не слыхала такого счастливаго, хорошаго смеха...   -- А где же 

он! 

-- спросил Бахтерев.   -- Он у Шипидина... Я сейчас пошлю за ним. Это совсем близко -- версты четыре. Мы считаем разстояние по деревенски.   Она встала и позвала горничную. Отдан был приказ, и горничная отправилась бегом, шлепая босыми ногами. Когда Бачульская возвращалась, Бахтерев ее обнял и поцеловал.   -- Ах, это нельзя...-- смущенно обясняла она.-- Я уже начинаю забывать наши актерские добрые поцелуи.   -- Не актерские, а дружеские... Да и я уже настолько стар, что мне можно это позволить. Притом, я вижу, что вы счастливы, и мое старое сердце забилось...   Они сели на зеленую скамеечку, и Бачульская в коротких словах разсказала все, что случилось за этот год. Бургардт после выставки сейчас же исчез неизвестно куда. Она и Шипидин страшно перепугались, пока не пришла мысль искать его в Финляндии, -- действительно, Бургардт уехал на Иматру и там поселился. С ним было очень не хорошо. Временами он заговаривался, потом были истерические припадки, безграничный страх и страшная тоска.   -- О, нам много было с ним хлопот, -- разсказывала Бачульская и прибавила уже вполголоса: -- Да и сейчас бывают несчастные дни... Но все-таки жизнь в деревне точно воскресила его, хотя о работе нечего и думать. Надо подождать... Мы теперь занимаемся больше всего деревенским хозяйством. Есть две лошади, две коровы, Анита выкармливает телку -- одним словом, настоящие помещики. Я ужасно рада, что его все это интересует и даже больше -- он увлекается. Прошлое мне иногда кажется каким-то тяжелым сном. Кстати, когда будете писать мне, адресуйте на имя m-me Бургардт... Бачульская больше не существует.   Бахтерев крепко пожал ея руку и проговорил с тяжелым вздохом:   -- Да, да, чувствую, что вы счастливы... Может быть, когда нибудь забредет к вам старый товарищ по сцене... Да, не оставьте его... Одно слово участия... несколько дней отдыха...   Она со слезами на глазах крепко его расцеловала. В этот трогательный момент на террасе показались Бургардт и Шипидин, оба загорелые и оба в одинаковых костюмах. Бургардт страшно обрадовался гостю и тоже заключил его в свои обятия.   -- Боже, как я вас рад видеть, Евстрат Павлыч, -- повторял он.-- Да, рад... Жена вам писала уже не первое письмо, и мы частенько вас поджидали.   -- Следовательно, и я тоже рад, -- прибавил от себя Шипидин, оглядывая гостя с ног до головы.-- А какой-бы из вас отличный рабочий вышел... да...   Вечером они долго сидели в саду вокруг самовара, вспоминая прошлое, и Бургардт, как случается с семейными людьми, проговорил словами жены:   -- А, знаете, прошлое мне кажется каким-то тяжелым сном... Это и был сон.