Падающие звезды

   Доктор Гаузер по прежнему бывал у Бургардта довольно часто, но как-то случалось так, что он появлялся именно в те часы, когда хозяина не было дома. Может быть, это была простая случайность, но мисс Гуд это не нравилось, и она не отпускала от себя Аниты. Старик проявлял по отношению к ней особенную внимательность и даже привозил конфекты, причем мисс Гуд краснела и строго говорила доктору:   -- Это лишнее, г. Гаузер... да. Вы испортите характер Аниты...   Анита очень удивлялась, что конфекты привозились именно ей, но находила такой обычай очень хорошим, потому что любила конфекты. Потом у нея явилось сомнение в адресе, по которому приносились в их дом конфекты, и начала следить за поведением своего стараго друга. Закончилось это наблюдение открытием, что старик Гаузер влюблен в мисс Гуд. Анита в этом не сомневалась, хотя и молчала с лукавством маленькой обезьянки.   Но появилось и неопровержимое доказательство. Раз утром Анита ворвалась в кабинет к отцу нея красная от душившаго ее смеха.   -- Папа, милый, посмотри, что это такое...   Она подала отцу листок почтовой бумаги с виньеткой из незабудок. Он был исписан убористым старческим почерком и в заголовке стояло: к ней.

   -- Что это такое?-- удивлялся Бургардт.   -- Прочитай, папочка... Это ужасно смешно.   Это было самое удивительное произведение, какое только случалось Бургардту когда нибудь читать.     "Я был степным ветром,   Я поднимался утренним туманом,   Я падал на истомившуюся от зноя землю дождем,   Я был соловьиной трелью и хрипеньем умирающаго,   Я летел в небо птицей и рычал в лесу зверем,   Я был голубым цветочком в руках невинной девушки,   Я заглядывал в ея спальню лучем утренняго солнца, --   Я был всем, потому что я -- все...   Я -- все, потому что полюбил тебя.   Я любил тебя, когда еще ты не родилась на свет".     Под этим набором фраз стояла черта и под ней приписка, сделанная другой рукой:     "И я плакал... как старый швейцарский сыр!"     Бургардт прочитал несколько раз написанное и, возвращая листок Аните, проговорил:   -- Это бред какого-то сумасшедшаго...   -- Нет, папочка, это писал Гаузер... Написал и забыл в столовой на столе. Может быть, он это сделал с намерением... А после него приходил Саханов, прочитал и сделал приписку. Ты узнаешь его руку?   -- Да, да... Теперь и я начинаю понимат: старик хотел пошутить...   -- Нет, папа, он писал серьезно...   Бургардт засмеялся в свою очередь, когда Анита ушла. Милый старикашка был влюблен, но не мог никак поладить с риѳмами и притом написал по русски, а мисс Гуд читала только по английски. Всего вероятнее, что это был только конспект для будущаго произведения, и старик просто забыл его в столовой. Примечание Саханова заставило Бургардта хохотать до слез.   -- Вот комики! -- повторял он.   По настоящему следовало бы вернуть этот листочек автору, но это было невозможно, благодаря примечанию Саханова.   -- Да, любовь всесильна...-- думал Бургардт.-- Бедный Гаузер!.. Он опоздал как раз на тридцать лет...   По пути Бургардт припомнил, что и сам он тоже опоздал лет этак на пятнадцать. Ему начинали иногда приходить в голову мысли о старости. Да, она близилась, безпощадная, холодная, жалкая в собственном безсилии... Это особенно чувствовалось, когда мисс Мортон смотрела на него такими пытливыми глазами. Она, вообще, держалась неровно и бывали такие дурные дни, когда точно замерзала. Сядет куда нибудь в уголок, закутается в шаль и точно ничего не видит, что делается кругом. По отношению к Бургардту эта неровность проявлялась особенно рельефно. То она ласкалась, как котенок, то смотрела на него совсем чужими глазами, точно удивлялась, что он в одной комнате с ней.   Бургардт бывал теперь на Морской каждый день и часто мучился совершенно нелепыми вещами. Так мысль о старухе Мортон положительно его убивала. А если она не в Англии, а где нибудь в Петербурге, чего могла не знать и сама дочь? Может быть, с другой стороны, что она потихоньку навещает дочь, что тщательно скрывается обеими вместе. В самой обстановке комнат чувствовалось что-то подозрительное и то неуловимое нечто, когда люди живут не по средствам или добывают их каким нибудь нелегальным путем. Кстати, о средствах он как-то раньше совсем не думал. Чем живет, в самом деле, эта мисс Мортон? Спросить ее прямо об этом он не решался.   -- Эта обстановка хозяйки комнат, -- обяснила однажды девушка, угадывая мысли Бургардта.   Вот вам и разгадка: зачем было старухе Мортон прятаться, когда она могла взять комнату для себя отдельно, чтобы не компромметировать своим присутствием дочь. Но, ведь, за комнату нужно платить, деньги нужны на костюмы и просто на мелочные расходы? Потом Бургардт заметил у мисс Мортон несколько очень дорогих безделушек, как брошь и серьги с изумрудами, кольца и браслеты, и ему было неприятно, что она прятала их от него, как ему, впрочем, казалось, а в действительности могло выходить и случайно. Бургардт заметил, что все эти безделушки совершенно новыя, сделанныя по специальным рисункам. Одним словом, что-то было, чего он не понимал, как не понимал иногда холоднаго выражения лица мисс Мортон, какого-то особеннаго способа щурить глаза и особенно улыбаться. Последняя особенность серьезно его огорчала, точно каждая такая улыбка убивала ту мисс Мортон, которую он так безумно любил.   Раз, встретив на улице Васяткина, Бургардт остановил его.   -- Ужасно тороплюсь, Егор Захарович, -- предупредил его Васяткин.-- Представьте себе: Иванов умер... да... Завтра похороны.   -- Какой Иванов?   -- Ах, какой вы... Ну, он постоянно бывал у Кюба и на скачках. Его все ресторанные татары знают... Он, кажется, играл на бирже. И вдруг... да... Не желаете ли сигарку? Ах, да, последняя новость: вы, конечно, читали статью Саханова? Вот это называется взять быка за рога...   -- Разве она напечатана? Т. е. он говорил мне, что будет печатать осенью какую-то статью о меценатах...   -- Не утерпел и напечатал, а осенью будет другая. И как написана!.. За границей одна такая статья сделала бы человеку имя. Немцы кричали бы: "пирамидаль! колоссаль!.." И заметьте, как остроумно сделано самое заглавие: "Меценат в искусстве", а не "меценаты"   -- В чем же тут остроумие?   -- Очень просто: назови он "меценаты" -- каждый думал бы, что это написано про других, а теперь каждый будет думать, что это именно про него. Жал, что нет Красавина, а я ему уже приготовил один экземплярчик... Ха-ха!.. Интересно будет посмотреть на его физиономию, когда он прочтет статью. Кстати, там есть некоторые намеки и по вашему адресу. Очень тонкие намеки, правда, но можно узнать.   Когда они уже прощались, Бургардт спросил как будто между прочим:   -- Скажите, пожалуйста, Алексей Иваныч, ведь вы знаете все на свете... Мне давеча показалось, что я встретил старуху Мортон.   -- Позвольте: старуха Мортон... Это мать немушки? Нет, она в Англии... Была, но уехала. Впрочем, о ком мы говорим? Я могу перепутать... Были две старухи Мортон, обе англичанки и у каждой по красавице дочери. Ведь в этом мирке псевдонимы переходят из рук в руки, как имена скаковых лошадей.   Бургардт едва отвязался от этого болтуна. Он заметил, что в последнее время его начали раздражать старые друзья. Ну, что такое сами по себе вот этот Васяткин или Саханов, -- чем дальше от них, тем лучше. Саханов хоть умный человек, а Васяткин уже совсем негодяй. Даже если взят Брасавина, то и он самая подозрительная личность. В числу удивительных особенностей последняго принадлежало то, что он не сердился на оскорбления, как было в тот пикник, когда Бургардт спьяна наговорил ему каких-то дерзостей. Положим, что на пьяных людей нельзя сердиться, но тут было и нечто другое, что понял Бургардт из поведения новой мисс Гуд, именно, разве сердятся на людей "услужающих", которых, когда они не нужны, просто выгоняют, а в обыкновенное время игнорируют. Статья Саханова как-то не выходила из головы Бургардта, и он часто думал о ней. Что же, что правда, то правда... Конечно, Саханов пересолил и с излишним усердием подтасовал факты, а все-таки, если разобрать, и т. д.   Встреча Васяткина произвела на Бургардта самое неприятное впечатление, а вернувшись домой, он застал чуть не драку.   Еще в передней человек Андрей, принимая пальто, заявил с иронией:   -- Их превосходительство изволили весьма взбунтоваться... Ругают г. Саханова на чем свет стоит.   Из кабинета доносился крикливый голос доктора Гаузера. По дороге Бургардт видел, как Анита подслушивала из гостиной и скрылась в столовую, когда увидела его.   -- В вас нет ничего священнаго... да!..-- кричал доктор, размахивая роковым листочком со стихами.   -- Во-первых, я не церковный сторож...-- совершенно спокойно отвечал Саханов, сидя на диване.-- Во вторых, это не обязательно...   -- А... а... а.. не обязательно?!.-- визжал старик, наскакивая на Саханова, как петух.-- А я обязан быть старым швейцарским сыром? Я никогда не был старым швейцарским сыром... Я -- старый честный баварец, у меня есть свой король, я даже не бывал в Швейцарии.   -- Вы перепутываете, мейн герр...-- невозмутимо отвечал Саханов, раскуривая сигару.-- Я написал: 

как 

старый швейцарский сыр. Это только сравнение, которое допускается всеми учителями словесности. Затем, сам по себе сыр вещь очень вкусная и для желудка полезная и, наконец, слезы доказывают только высокую чувствительность души и великое преимущество над нами всякой женщины. Вообще, я чувствую себя правым.   -- Раэве хорошо читать чужия письма?   -- Это было не чужое письмо, а просто, выражаясь юридически, res nullias... Прибавьте к этому, что я очень уважаю вас и что примечание, говоря между нами, довольно остроумно, что очень редко встречается в наше безцветное время.   -- Я знаю, что вы остроумый человекь, но в вас все-таки не осталось ничего священнаго!-- упрямо повторял доктор и даже топал ногами.-- Вы -- погибший человек!   Бургардт оставил друзей ссориться, сколько им угодно, а сам отправился сделать выговор Аните за ея предательство. Это, кажется, был еще первый серьезный выговор, который он делал дочери. Она выслушала его с удивленными глазами и, повидимому, осталась при своем коварстве. У нея на лице появилось такое же упрямое выражение, как у Гаврюши. Бургардт только махнул рукой и отправился к себе в кабинет, откуда уже слышался смех Гаузера. Недавние враги сидели на диване рядом, и Саханов, хлопая хохотавшаго старика по коленке, обяснял что-то таким тоном, каким говорят с детьми.   -- Ох, я умираю!-- стонал доктор.-- Это невозможный человек... Это чудовище!..   -- Вы не подумайте, что я сказал что-нибудь действительно остроумное, -- предупреждал Саханов Бургардта тек хе тонон.-- А только получилась очень оригинальная комбинация. Милый доктор прямо отбивает хлеб у декадентов... Влюбиться в человека, который еще не родился, даже не был еще в зародышевом состоянии...   -- Позвольте, г. Саханов, -- перебивал его доктор:-- вы человек развратный и не можете понять самой простой вещи... Доктор Гаузер был молод и беден и встретил девушку молодую, красивую и бедную. Да? У доктора Гаузера был только ум, и этот ум сказал ему: "не делай красивую, молодую, бедную девушку несчастной"... Так? Доктор Гаузер остался старым холостяком и потом, через тридцать лет, опять встречает ее, ту самую бедную, молодую, красивую девушку, которую раз уже любил. И сердце (тогда говорил больше ум доктора Гаузера) доктора Гаузера сказало:   "Я любил тебя, когда ты еще не родилась на свет"...   -- Да, это совершенно новая форма любви, непредусмотренная даже учебниками словесности. Это целое открытие, и все декаденты ахнули бы от неожиданности такой комбинации. Да, милый доктор Гаузер... И я даю только с своей стороны определение этому новому чувству: любовь-продиус. На скачках есть такой приз, который называется "продиус", т. е. записывают на приз еще не родившихся лошадей, но предполагаемых по некоторым данным к рождению именно в таком-то году. Простите за грубую аналогию, но другой я не мог подыскать.   -- Господи, разве можно говорит с таким человеком?-- стонал доктор Гаузер.   Бургардт только пожал плечами. Он решительно ничего смешного не находил в шутовстве Саханова и не мог никак понять веселаго настроения стараго доктора. Обяснение могло быть одно: старик впадал в детство.   Вечером, прощаясь с отцом, Анита тихонько шепнула ему на ухо:   -- Милый папочка, я понимаю, что поступила дурно, но не могла удержаться...   -- А я забыл тебе сказать еще одно: каждая глупость ведет за собой следующую. Не следовало передавать письмо доктору, а затем еще больше не следовало подслушивать, как они будут ссориться. Наконец, ты ставишь в глупое положение людей, которые имеют право на известное уважение...   -- И Саханов?-- спросила Анита, делая удивленное лицо.   -- Да, и Саханов...   Это обяснение только прибавило горечи. Бургардт еще раньше заметил у Аниты скептическое отношение к артистам, художникам и вообще к его друзьям, в которых она видела только одне слабыя стороны. В ней начинало сказываться чисто русское неуважение к именам, больше -- желание их унизить, развенчать и, вообще, уничтожить, как ребенок уничтожает свои игрушки.