Падающие звезды

   Шипидин был очень огорчен, что не застал Бургардта дома и что совершенно неизвестно, когда он вернется из своей таинственной поездки. Шипидину было необходимо с ним посоветоваться. Дело в том, что он приехал в Петербург по настоятельному предложению Красавина. Даже не успел докончить свою деревенскую страду и поехал. Красавин написал очень длинное письмо, которое служило только продолжением того разговора, который он имел с Шипидиным перед его отездом в деревню.   "Я могу показаться назойливым, что хочу вас вырвать из деревни в самую дорогую рабочую пору, -- писал Красавин, подчеркивая некоторыя слова: -- Я сам мужик и отлично понимаю, какое вы сделаете мне одолжение, если приедете. Но времени терять не приходится. Помните, я говорил вам тогда о своем именьи в Финляндии, которое мне совершенно не нужно? Если бы вы приехали, мы уговорились бы окончательно и порешили дело. Я часто вспоминаю вас и передумываю наш разговор. Да, необходимо торопиться, ибо ни один день не вернется. Я иногда начинаю чувствовать себя ужасно старым, я начинаю бояться смерти и т. д. Понимаю, что это глупо и смешно, но что поделаете, когда нервы расходятся. Одним словом, приезжайте и переговорим обо всем подробно. Захватите с собой ту книжечку американскаго философа (фамилию его забыл), о котором мы тогда беседовали."   Само по себе письмо Красавина ничего особенно из себя не представляло, кроме излишне интимнаго тона, каким пишут только очень близким людям. Но в конце этого письма стояла приписка, которой Шипидин как-то не мог понять; именно, Красавин писал, что он сейчас читает Ницше и что лично познакомился с ним, когда был в Соловках. Ницше и Соловки -- это уж совсем не вязалось одно с другим. Что Красавин был не совсем нормальный человек -- в этом Шипидин убедился из последняго разговора с ним. Вероятно, Бургардт мог бы обяснить все, потому что знал Красавина давно.   В Павловск Шипидин поехал только на другой день вечером. Громадная красавинская дача совсем пряталась в лесу и была выстроена в каком-то мудреном шведском стиле. Но сейчас он жил почему-то не в большой даче, а где-то на дворе в деревянном флигельке. В саду были навалены бревна, и Шипидин подумал, что затевается какая-нибудь перестройка. У флигеля Шипидина встретил какой-то мужичок в раскольничьем кафтане, с волосами подстриженными в скобку. Он подозрительно посмотрел на гостя в поддевке и довольно неохотно ответил, что Антип Ильич дома.   -- Следовательно, я по письму, -- обяснял Шипидин.   -- Может вы по лесной части, господин?-- испытующее спрашивал раскольничий кафтан.-- То есть насчет бревен?   -- Нет, я не по этой части, -- спокойно ответил Шипидин. Красавин встретил его в маленькой, полутемной передней и, видимо, не узнал с перваго раза.   -- Вы, это вы... радостно проговорил он, пожимая руку гостю, очевидно довольный, что узнал гостя.-- Да, я писал вам... Очень хорошо, что вы приехали. Да, я рад...   Обстановка флигеля была самая простая, и Шипидин обратил особенное внимание на передний угол, уставленный образами древняго письма.   -- Вероятно, переделка в доме, -- подумал Шипидин, оглядывая низенькую комнатку.   Хозяин заметил этот взгляд и чуть-чуть нахмурился.   -- Да, я писал вам... с трудом проговорил Красавин, подбирая слова и потирая себе лоб.-- Вы очень добры...   Шипидин по этому приступу понял, что он приехал совершенно напрасно, и что сейчас весь вопрос только в том, как бы отступить с честью. Растерянный вид Красавина достаточно говорил за себя. Можно было подумать, глядя на него, что он что то забыл и мучается, что не может припомнить. В соседней комнате слышались чьи то осторожные шаги и тяжелые вздохи, заставлявшие Красавина оглядываться.   -- Следовательно я приехал, чтобы окончательно переговорить с вами относительно вашего финляндскаго имения, -- приступил Шипидин прямо к делу.-- Насколько я понял из вашего письма, вы согласны уступить это именье для интеллигентной колонии... Да?   Красавин потер лоб, посмотрел на гостя припоминающими глазами и, торопливо роняя слова, сказал:   -- Да, да... Совершенно верно. Но мы об этом поговорим потом.   Он с какой то заискивающей улыбкой пожал руку Шипидину и уже другим тоном прибавил:   -- А вы видели, сколько у меня запасено бревен?   -- Да... Вы, вероятно, хотите что нибудь строить?   -- О, нет!..   Красавин как-то сразу воодушевился и заговорил уже уверенным тоном.   -- Вы, конечно, знаете как медленно ростет строевой лес? Да? Ведь каждому дереву шестьдесят лет minimum... Это целое богатство, которое мы пускаем по ветру. Вы только подумайте, сколько миллионов деревьев в России вырубается ежегодно... Я был в Германии -- она вся покрыта лесом. Там каждое дерево на счету, у каждаго дерева свой номер... А наша Россия на юге превратится в зыбучую степь, которую будет заносить песком, а на севере останутся одне безлесныя болота. Да... Вы согласны?   -- Следовательно, вы правы. Я тоже жил в Германии я знаю, о чем вы говорите.   -- Да, да, да... Вот я и хочу...   Красавин оглянулся и прибавил уже шопотом:   -- Я хочу скупить все бревна в России. Ведь это капитал, который вернее процентных бумаг.   -- Следовательно, вы хотите скупить леса?-- попробовал догадаться Шипидин.   -- Зачем леса?-- удивился Красавин.-- В копнах не сено, в долгах не деньги, а в лесу не бревна... Бревно тогда бревно, когда оно лежит у меня на дворе.   -- Значит, следовательно, вы хотите открыть лесной двор?   Вместо ответа Красавин повел гостя к наваленным в саду бревнам и как то умышленно прошептал:   -- Да вы посмотрите, Григорий Максимыч, какая прелесть! Мне скоро пришлют из западнаго края целую партию чудных дубовых брусьев, из Олонецкой губернии -- лиственниц, с Урала кедровых бревен... да.   За ними все время, как черная тень, в почтительном отдалении бродил раскольничий кафтан. Потом из флигеля показалась высокая и худая, сгорбленная старуха, повязанная платком по раскольничьи. Она, очевидно, тоже наблюдала за Красавиным. Когда они возвращались во флигель, Красавин похлопал ее по плечу и ласково проговорил:   -- Ну, как, Андреевна, прыгаешь?   Старуха ничего не ответила, а только посмотрела на гостя злыми глазами. "Это еще что за шалыган выискался?" сердито думала она.   -- Это моя нянька, -- обяснил Красавин с улыбкой.-- Чудная старуха... С Ветлуги, из наших раскольниц. Представьте себе, она как то познакомилась с Ольгой Спиридоновной, которая приезжала ко мне на дачу, и оне очень сошлись. Раскольничья начетница и балерина...   -- Да, это оригинальная картина, -- согласился Шипидин, оглядываясь на провожавшую их сердитыми глазами старуху.   Шипидин обратил внимание на странную походку Красавина, ходившаго как то особенно прямо и не поворачивавшаго головы. Когда нужно было переменить точку эрения, он поворачивался всем корпусом, как автомат. Раньше этой особенности в нем Шипидин не замечал.   Вернувшись обратно во флигель, Красавин без предисловий заговорил о деле, по которому вызвал Шипидина. У него в Финляндии было крупное имение, которое пустовало, и Красавин предлагал отдать его для устройства интеллигентной колонии.   -- Понимаете, как устраиваются в Америке фермерския хозяйства, -- обяснял он свою мысль -- Я был там и проехал всю страну, до Сан-Франциско...   -- Следовательно, вы имеете в виду... гм... замялся Шипидин, стараясь подобрать подходящее слово.-- Одним словом, на благотворительных началах, а это неудобно.   -- Нисколько! напротив, я хочу устроить все на самых коммерческих основаниях и заработаю на этой операции. Мы устроим долгосрочный выкуп земли, и я буду получать определенную ренту. Заметьте, что Финляндия высоко культурная страна, т. е. по сравнению с нашей Россией. Везде шоссированныя дороги, пароходы, промышленность, торговля -- одним словом, чухонцы умеют жить, и нам остается только учиться у них уму-разуму. Нет поголовнаго пьянства, нет ужасающаго нищенства целыми волостями, нет, наконец, наших русских пожаров, когда огонь точно языком слижет целую деревню. Там мызное хозяйство, мыза от мызы далеко, и если пожар, то сгорит всего одна мыза.   Шипидин сделал нерешительное движение и совершенно по-мужицки почесал в затылке. Ему вдруг сделалось как-то больно за свою взлохмаченную, бедную русскую деревню, точно он готовился ей изменить. Красавин понял это движение и с улыбкой заметил:   -- Я догадываюсь, о чем вы думаете, Григорий Максимыч. Я, ведь, предлагал это именье своим волгарям. Они приезжали, осмотрели, полюбовались на чухонскую чистоту и... уехали домой. "Нет, уж, нам, говорят, не способна ихняя чухонская чистота..." Вот подите и потолкуйте. Но, ведь, то люди совершенно не культурные, да еще на раскольничьей подкладке, а вы люди интеллигентные.   -- Следовательно, оно так, Антип Ильич, а все-таки оно того... Одним словом, нужно переговорить с нашими.   Красавин нахмурился и сделал несколько шагов по комнате. Он начинал понимать, что из этого дела ничего не выйдет.   -- Удивительное дело!-- возмущался он.-- То есть удивительно устроен этот русский человек... Вы знаете, в моих конторах на какое нибудь ничтожное местишко в 15 рублей жалованья всегда сотни кандидатов. И, ведь, не кто нибудь, а бывшие студенты, бывшие офицеры, кончившие гимназию... Да. А предложи я им то, что я сейчас вам предлагаю -- получилась бы та же самая история. Я, конечно, понимаю, что ваша основная мысль не в одном личном благосостоянии, и вполне разделяю ее сам, но, ведь, можно смотреть на вещи и шире. Чухонцы такие же люди, как и наши русские мужной.   Красавин говорил убедительно и в то же время чувствовал, что последнее заключение не верно и что сам он не мог преодолеть тяжелаго чувства.   Шипидин уехал от Красавина ни с чем. Меценат заговорил о каких-то веревках, и у него явилось такое же восторженное выражение на лице, как при разговоре о бревнах. Шипидину он показался тронутым человеком, хотя во всем остальном, кроме своих бревен и веревок, являлся вполне нормальным. Сидя в вагоне, Шипидин припоминал его слова:   -- Вы знаете, кто живет в России: купец. Да, он знает каждый мышиный уголок этой России, он всю жизнь рискует, он один работает... Пожалуйста, не смейтесь над этим. Вы в купце видите только одну теневую сторону, а если бы интеллигенция дать хотя маленькую часть его энергии... Скажу проще: купца обвиняют в жадности, но, ведь, раз эта жадность пропала, и купца больше нет. У вас есть все, кроме энергии, т. е. даже есть и энергия, но какая-то болезненная, спорадическая. Ах, нет, вы меня все равно не поймете...