Падение, или Додж в Аду. Книга первая

– Скорее атомами, – поправил Джулиан, сообразив, о чем речь.

– Так его все-таки кремировали? – спросила Анна-Соленн.

– Кремировали по одному иону за раз, по мере того как луч сканировал его криогенно законсервированный мозг.

– Наверное, это к лучшему, – задумчиво произнес Фил. – Иначе данные…

– Могли бы оказаться где угодно. – София кивнула и глянула в зеркало заднего вида. – Да. Думаю, иногда лучше подождать.

Анна-Соленн все не могла успокоиться после слов «мы им дышим».

– Никогда об этом так не думала, – сказала она, – но, наверное, при сканировании получается…

– Вода, углекислый газ, азот, кальций, – ответила София. – Теоретически можно собрать твердый остаток и отдать родственникам, но смысл?

– Так что они просто…

– Выпустили все в воздух через трубу, – подтвердила София. – Учитывая, что это Сиэтл, дым через пять минут смешался с дождем и утек через канализационные решетки в залив Пьюджет.

– Что ничем не отличается от кремации, – поспешил добавить Джулиан. – У всех крематориев есть трубы. Мы просто предпочитаем не думать, что это подразумевает.

Экскурс в Новую Эсхатологию закончился на том, что они въехали в городок. Для тех, кто привык въезжать в большие города из аэропорта, через бесконечные пригороды, переход был неожиданно резким. Просто раз – и ты в городе. Здесь был центральный сквер – прямоугольник газона, на нем условно средневековая башня, а рядом с ней – статуи в память о ветеранах войны Севера и Юга и мировых войн. Два огромных дерева отбрасывали примерно круглую тень, но мамаши, выпустившие детей побегать, предпочитали сидеть под навесом, за столами для пикников. По одну сторону стояли здание суда и полицейский участок викторианского камня, со сломанными часами на центральной башенке. Две другие стороны составляли пустующие магазины, четвертую – жилые дома. Тридцать секунд назад принстонцы ехали через кукурузные поля и, не сверни София на парковку у сквера, через тридцать секунд вновь оказались бы среди полей.

– Разомнем ноги, – сказала она. – А я отключу маскировку, чтобы людям не гадать, кто мы.

Мамаши за столами для пикников и старики в мужской парикмахерской возле парковки поглядывали на них с любопытством. Однако по меньшей мере половина местных были в очках, и не только чтобы лучше видеть, но и чтобы больше знать. Бабушка Элис любила повторять старую шутку, что в таких городках не надо включать поворотник – все и так знают, куда ты едешь. За время с ее смерти это примерно так и стало. Не столько потому, что машины теперь сами решали, когда включать поворотники, сколько потому, что ты и впрямь мог теперь знать, кто куда едет, в подробностях, о которых и не мечтали прежние сплетники. Культура открытости, свойственная таким городкам, сохранилась и в цифровую эпоху. Если вы ехали к физиотерапевту к десяти утра, любой мог это увидеть, заглянув в ваш календарь, для чего достаточно было всмотреться в виджет, плывущий над вашей машиной. Соответственно, машины в таком городке походили на старинные парусники, обвешанные стягами и сигнальными флажками.

Все это было связано с редакторами. Если вы из тех, кто поступает в Принстон, вы обычно говорили о них как о людях. Томы и кевины мира сего, а также большинство жителей подобного городка обычно подписывались на редакторский канал. Между этими крайностями существовали промежуточные градации. Очень немногие по-настоящему богатые люди могли нанять человека, который только тем и будет заниматься, что фильтровать их входящую и исходящую информацию. За меньшие деньги можно было получить долевую схему, которая работала в общем так же, как система очень богатых людей, но с допуском в 1 %, а не 0,001 %. Такими пользовались София, Фил и Анна-Соленн. Джулиан держался родительского редактора до тех пор, пока не заработает кучу денег. Будь ему не по карману даже это – учись он на дотацию, – ему бы предоставили довольно приличного редактора в том же пакете, что комнату в общежитии, обеды и библиотечную карточку. Для университета это в конечном счете выгоднее, чем если бы малообеспеченные студенты извергали на всеобщее обозрение потоки конфиденциальных данных.

С нефильтрованным потоком, который на 99,9 % генерируется алгоритмически – пропагандой, порнографией, угрозами смерти, – контактировали только ИИ да «глазные фермы» в Третьем мире – огромные жаркие складские помещения, где люди сидят на скамьях или ходят, глядя на то, что не сумели классифицировать ИИ. Эти люди – информационные аналоги несчастных, выбирающих тряпье из мусорных гор в Дели или Маниле. Все, что они не забраковали – всякая вытащенная из мусора тряпка, – двигалось вверх по редакторской иерархии и в редких случаях попадала на глаза тем редакторам (или скорее их младшим помощникам), что работают на людей вроде Софии. Таким образом, София практически никогда не смотрела на откровенный мусор.