Падение Стоуна

Было почти шесть вечера, так что у меня как раз хватало времени (если найду фиакр) поспеть в контору «Барингса» возле Биржи. Сущая докука, так как я не видел смысла в спешке, но подумал, что стоит сейчас спихнуть дело, не то оно нарушит мои планы на завтра. А я планировал посетить общественные бани, чтобы хорошенько отмокнуть, и рано лечь спать. Я был измотан. Должен сказать, что я все еще сомневался, помогать ли «Барингсу»: я не вполне простил банк за скорую готовность меня уволить. Но от старых обязательств трудно избавиться: о многих моих коллегах я вспоминал тепло и, возможно, по-детски считал, что будет приятно показать им, что они потеряли.

Я прогромыхал до Биржевой площади и поднялся по лестнице в небольшую контору, занимаемую «Барингсом». Опять же не забудьте, что дело было несколько лет назад: даже самый могущественный банк в мире не видел необходимости производить впечатление роскошью обстановки и уж тем более держать легион служащих, которые вели бы его дела за границей. Тогда «Барингс» держал в Париже десять человек, из которых четверо были простыми клерками, а двое — членами клана Барингов на обучении. А оставшиеся четверо выполняли всю работу. Эти последние — в традициях «Барингса» — были завалены делами и плохо оплачивались. Самый заваленный делами и плохо оплачиваемый, увы, меня ненавидел.

Со всей честностью могу сказать, что ни одна мысль о Роджере Фельстеде несколько лет мне на ум не приходила. Он был человеком такого усердия, положительности и полнейшей скуки, что про него можно было забыть, даже с ним разговаривая. Он верил в порядок. Он верил в правила. Он верил в процедуры. Он верил в лояльность и еще более свято — в то, что она будет вознаграждена. Увы, всякий раз, когда он считал, что ему полагается награда, эта заслуженная награда отдавалась мне. Он хотел ехать в Германию, послали меня. Он очень жаждал провести какое-то время в Нью-Йорке, но на корабль сел не он, а я. Он оставался в Лондоне, методически изучал свое дело, выполнял свои обязанности и выказывал полнейшую лояльность, а я носился по миру, пожиная незаслуженные лавры.

Я не любил Фельстеда. Фельстед не терпел меня. Вот от таких мелочей может зависеть судьба империй.

— Теперь журналистом заделался, да? — сказал он, даже не пытаясь скрыть высокомерного сострадания в тоне.

— Ага, — весело ответил я. — Книжные рецензии, интервью с актрисами и светские сплетни. Замечательно.

— Мне было жаль, когда я услышал про твой уход, — сказал он, подразумевая прямо противоположное. — О нем много говорили.

— Приятно слышать. Печально было бы, если бы никто не заметил.

— Тебя правда вышвырнули? Я ведь вот что слышал. Мол, ты напортачил что-то с контрактом.

— Определенно нет, — сказал я. — Нет. Это было потому, что я позаимствовал деньги банка, чтобы заделаться сутенером.

Он моргнул, не зная, как реагировать. Потом идиот решил, что я шучу.

— Что, пришел посмотреть, чего лишился? Без тебя дела идут как будто гладко.

— Отлично. Насколько я понял, вы выпускаете большой заем для аргентинцев. Водопроводная компания?

Он кивнул.

— Самый амбициозный из всех. И мне поручено синдицировать французских участников. Большая ответственность, скажу тебе.

— И как проходит?

— О, прекрасно. Очень даже неплохо. Конечно, понадобится время, чтобы всех собрать. Ты же знаешь французов. Никакой дисциплины. Никакой способности принять решение. Хотят, как Шейлок из «Венецианского купца», свой фунт мяса. Чтобы мы помучились прежде, чем они сделают как сказано. Pour l’honneur du pavillon, [11]сам знаешь. — У него был странный, раздражающе визгливый смех, почти как крики стаи уток в полете.

— Так если бы я сказал, что через мои контакты до меня дошло, что «Креди Интернасьональ» решил не участвовать в займе, что на деле ни один банк во Франции и близко к бумагам «Барингса» не подойдет, что русские и бельгийские банки тоже заколебались, ты мне ответишь, что это пустые биржевые сплетни и на самом деле все идет гладко?

Он побледнел, и по его реакции я понял, что ничего из этого ему не известно. Ни один банк пока от участия официально не отказался: они приберегали отказ как большой сюрприз. Я задумался, а когда этот сюрприз огласят.

— Непременно отвечу, — сказал он, хотя уверенность в его голосе давала о себе знать как раз своим отсутствием. — Кто тебе рассказал?

— Один информатор, — сказал я. — Такое бывает, когда выходишь в свет. Тебе стоит попробовать. По-твоему, это чушь?

— Абсолютная. Полнейший абсурд. Когда это ценными бумагами «Барингса» пренебрегали? Случается иногда, какой-нибудь банк снижает долю своего участия. Это нормально. Ты сам знаешь. Но несколько банков разом? Им известна наша репутация. Разве лорд Ривлсток хотя бы раз оступился? Ха, да он же гений! Ты сам все знаешь и тем не менее веришь каким-то сплетникам? Ясно, что ты не для банковского дела создан, мой мальчик, если склонен к подобной панике.