Читаем Падение в реку Карцер полностью

Я опять погрузился в сон, как вдруг громкое чириканье выдернуло меня назад. Проклятый воробей! Во мне резко поднялась ярость, перехватившая дыхание. Я захотел схватить его, швырнуть об пол и растереть ботинком, пока он не превратится в кровавую лепешку. И когда я это представил, вместе с гневом во мне возникло еще одно чувство. Пьянящий, жестокий азарт, пробирающий до дрожи. Такой же, как я испытывал, когда издевался над мухой в детстве. Похожий на огромный темный цветок, распустившийся во мне в момент убийства. В мгновенья, когда нож входил в плоть того парня, я задыхался от его аромата. Теперь же данное чувство подпитывало осознание, что воробей – это Виктор. Что так легко можно лишить жизни человека, просто раздавив ботинком. Хотя он тоже имел такую возможность, когда я был муравьем, но не воспользовался ею…

Злость понемногу утихала. Я подумал, что ничего не знаю о Викторе, хоть мы и болтаем тут довольно долго. Он может сделать со мной все, что угодно, уличив правильный момент. И если я буду не в состоянии защитить себя, то звать на помощь мне некого, убежать тоже не выйдет. Он может, например, превратиться в какое-то крупное животное и загрызть меня насмерть. Или втайне загадать ствол и изрешетить меня пулями, когда вдруг взбесится по ничтожному поводу. А что? В контракте четко указано: «Любое

желание в пределах комнаты». К тому же я до сих пор не знаю главную цель эксперимента. Единственное, что по данному поводу сказал координатор своим неизменно сухим тоном, это:

«Если вы узнаете цель эксперимента, то перестанете вести себя естественно, и тогда все сорвется. И не пытайтесь разгадать ее сами. В любом случае вы будете далеки от истины»

А может, истина в том, чтобы посадить вместе двух незнакомых людей и посмотреть, как скоро они возненавидят друг друга и дойдут до кровопролития?! При каком сочетании характеров конфликт назреет быстрее, а при каком – медленнее? Такое вполне вероятно, когда незнакомцы долго находятся в закрытом помещении. Ведь, если снять слой цивилизованности, то люди – это хищные звери. Как те бронзовые львы на комоде, как оскалившиеся волки на кровати. Правда, двоих людей маловато. Чтобы быстрей и эффективней доказать нашу темную природу, сюда надо посадить человек пять, не меньше.

Я попытался отогнать эти мысли, но внутри саднил комок нереализованных порывов. И вдруг я подумал, что вот оно желание! Я могу впервые выпустить ярость по назначению. А именно – расквитаться с кем-нибудь из прошлых обидчиков. Всем в жизни встречались такие, которые наносили удар (не обязательно в прямом смысле), пользуясь каким-либо превосходством, и делали это часто. Именно они навсегда дают тебе понять, что иерархия и насилие правят мужчинами. А порой и что «ад – это другие люди», как выразился некий философ лет сто назад. И по закону этой же иерархии, когда ты не можешь дать отпор, накопленная обида выплескивается потом адовой смолой на оппонента более слабого. Так и происходит круговая порука жестокости. И как же часто бывало, что меня по мелкой причине сокрушал гнев, и я думал, что не на том человеке отыгрываюсь. Но теперь у меня есть возможность не передавать дальше, не быть вынужденным элементом этой гадкой системы, а повернуть реки вспять и влить жестокость обратно.

Когда Виктор закончил свои бестолковые полеты в облике воробья (видимо, он тоже установил лимит в полчаса), я уже знал – кто будет жертвой. Этот парень первым и пришел ко мне в голову. Но я еще полежал, нежась в воображаемых ситуациях, в которых я расправляюсь с другими кандидатами. Все взвесив, я решил, что далеко не все из них заслуживают серьезного наказания, но этот человек – без сомнений. Я даже подумал – что, если призвать сюда нескольких прошлых обидчиков? И быть среди них, как вершитель судеб перед строем заблудших душ. Но потом пришел к выводу, что лучше это будет расплата один на один, словно удачный случай из реальной жизни. Дженнифер Сатерен им удалось воссоздать во всех деталях, значит, и тут они должны справиться.

Виктор вернулся в свое тело, которое все это время, как и мое тогда, оставалось в кресле. Вяло зашевелился, заскрипела кожа. Я встал с кровати и почувствовал, что меня лихорадит от возбуждения. Когда я лежал, внутри у меня разгоралось пламя, и теперь это был пожар, жаждущий выплеснуться наружу.

Пока Виктор разминал конечности, я уже писал запрос в планшете. Как положено по инструкции, излагал все коротко. Программа всегда удивительно точно угадывала мои намерения. Задавала правильные вопросы и сама принимала решения по способу исполнения. А может, это ложь, и за программой скрываются люди?

«Антон Кулибов. Учился со мной в одной школе, был на год старше. Он все время пытался издеваться надо мной» – написал я.

«Сколько ему будет лет сейчас?»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Божий дар
Божий дар

Впервые в творческом дуэте объединились самая знаковая писательница современности Татьяна Устинова и самый известный адвокат Павел Астахов. Роман, вышедший из-под их пера, поражает достоверностью деталей и пронзительностью образа главной героини — судьи Лены Кузнецовой. Каждая книга будет посвящена остросоциальной теме. Первый роман цикла «Я — судья» — о самом животрепещущем и наболевшем: о незащищенности и хрупкости жизни и судьбы ребенка. Судья Кузнецова ведет параллельно два дела: первое — о правах на ребенка, выношенного суррогатной матерью, второе — о лишении родительских прав. В обоих случаях решения, которые предстоит принять, дадутся ей очень нелегко…

Александр Иванович Вовк , Николай Петрович Кокухин , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Детективы / Современная русская и зарубежная проза / Прочие Детективы / Современная проза / Религия
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза