Падшие мальчики

— Вижу, что да, — сказал Сэм. — Радоваться — это нормально. Я сделал это ради нас.

Ты должен что-нибудь сказать. Завоевать его доверие. Если промолчишь, умрешь привязанным к этому креслу.

Спроси его, почему ты еще жив.

— Я… — Глаза Маршалла вспыхнули, он запнулся, ужаснувшись тому, что собирался сказать. Ставка была высокой, и он молился, чтобы она окупилась. — Я горжусь тобой, Ной.

Сэм изучал его, тихий и собранный, словно кот. Ирреальный. Затем с огромным облегчением Маршалл увидел, как мальчик растаял от его похвалы:

— Спасибо, папа.

— А где твоя мама?

— Наверху, у себя. Ее некоторое время держали взаперти, ты знаешь. Но теперь ей лучше. — Сэм кивнул, грызя ноготь. — Ей надо отдохнуть.

— Отличная мысль, — сказал Маршалл, кивая, и поморщился.

— Где болит?

— Везде.

— Я должен был спасти нас раньше.

— Нет, — сказал Маршалл твердо и убедительно. Он обнаружил, что, если проглотить боль, голос почти не дрожит. — Ты все сделал правильно.

Они смотрели друг на друга в тишине.

«Ладно, сынок, а теперь освободи папу», — хотел сказать Маршалл, но понимал, что не стоит. Еще не время. Слишком рано. Теперь, когда угроза со стороны Мужчины исчезла (Напье, черт побери, не надо разделять его заблуждения), у него появилось то, чего, как он думал, больше не будет: время для разработки плана и установления контроля. Он должен был ждать, когда связь между ними окрепнет.

— Папа?

Этим голосом говорил Ной, когда просил денег, чтобы купить ланч в школьной столовой, а не тащить с собой бутерброды из дома. Сама просьба ранила, хотя это было мелко и глупо. Казалось, будто Ной пренебрегал их с Клэр заботой. Что-то изменилось.

Их мальчик рос.

— Да?

— Я почти все забыл. — Сэм нахмурился, искренне смутившись. — Иногда я пытаюсь вспомнить, как было раньше, когда я рос, понимаешь, но все напрасно.

— Ничего страшного, Ной.

— Да? Наверное, ты прав. — Маршалл видел, что Сэм не согласен. Мысли скользили по его лицу, как червячки под кожей. — Можешь что-нибудь мне рассказать? Что-нибудь из детства?

Маршалл почувствовал, что сидит в луче прожектора. «Это проверка? — гадал он. — Или ему правда важно что-нибудь услышать?»

— Папа?

— Да, Н-ной.

Не смей заикаться, Марс. Даже не думай. Хочешь жить? Да? Тогда возьми себя в руки. Играй свою роль. Забудь про боль, порезы и синяки, про боль в пальце, где эта жирная омерзительная тварь отхватила от тебя кусок, забудь про Клэр и ее гребаное предательство…

(Она этого не делала.)

(Нет, она тебя предала. Хватит себе врать.)

(Оставь меня в покое.)

(…Ной не был твоим сыном.)

…забудь все это и обрати ярость в слова. Немедленно. Или умрешь.

Маршалл смотрел, как Сэм наблюдает за ним, выжидающе наклонившись вперед, следит широко распахнутыми глазами, полными надежды и такими же темными, как у Напье. Жуткое сходство с отцом. Еще страшнее было то, что в изгибе скул Сэма, в рыжеватом оттенке его волос Маршалл мог видеть Клэр.

(У тебя нет сына.)

(Я… я…)

(Скажи это. У тебя нет сына. Скажи это, или он тебя ударит.)

(Давай, Маршалл.)

(У меня нет сына.)

— Однажды, когда ты был маленьким, — начал Маршалл напряженным, но ровным голосом.

— Насколько маленьким?

— Четыре, может пять.

— Круто!

От этого восклицания у Маршалла по спине побежали мурашки. Волоски на коже вздыбились.

— Тебе было пять, и мы с мамой отвели тебя в школу в первый раз. Я приготовил завтрак.

Маршалл все еще помнил этот запах. Кисло-сладкий. Он проник в подвал вместе с воспоминанием, как призрак, но затем изменился — превратился в мускусную вонь секса, жаркого пота и спермы Напье, размазанной между ногами его жены, в месте, которое он сам целовал тысячу раз.

— Завтрак, — продолжил он. — Яичница с беконом. Тебе она всегда нравилась.

— Правда? — улыбнулся Сэм.

— Ага. Ты ел ее словно в последний раз в жизни. Мазал ее кетчупом, а это не нравилось твоей маме. Из-за сахара. Но тогда она сделала вид, что не заметила. Потому что это был твой особенный день.

Клэр улыбалась поверх чашки с кофе, пар вился в утреннем свете. Ее глаза сияли. Она была счастлива и горда.

— А что потом, папа?

Папа.

Вопрос поблескивал когтями и острыми крысиными зубами.

Маршалл откашлялся, боясь, что нарастающий внутри крик вырвется и выдаст его.

— Мы посадили тебя в машину. У нас была старая «Хонда-Сивик». Все, что мы могли себе позволить тогда. Твоя мама еще не нашла постоянную работу, а у меня еще не было связей в видеоиндустрии. Я прыгал с места на место. Но мы всегда старались, чтобы ты получал то, что хотел. Желали, чтобы ты был счастлив, Ной.

Слова срывались с губ так легко.

— Это был твой первый день в школе, неполный. Мы проехали через парадные ворота. Ной, ты взглянул на большое здание впереди и запаниковал. Ты был в ужасе. Начал кричать! Мы никогда не слышали, чтобы ты так шумел. «Пожалуйста, мамочка, папочка, не бросайте меня! Не бросайте меня!»

Маршалл потерялся в воспоминаниях. Они сочились из него, как гной из раны. Дарили облегчение.