Падший

— У тебя новая татуировка, — заметила Лили браслет из переплетенных крестов на моем предплечье. — Когда только успел?

Я лишь рассмеялся и покачал головой.

Лилиана взяла не тронутый мною бокал шампанского, уселась на кровать и отвернулась к окну, словно начало поездки домой удивительным образом привело ее в дурное расположение духа. Мелкими глотками она пила игристое вино и молчала.

Я тоже молчал, не желая навязывать свое общество. Возникло даже желание уйти в вагон, но ломота оставляла тело как-то слишком уж неторопливо, и подниматься с кровати не хотелось. Так мы и смотрели на проносившийся за стеклом город, мокрый и темный. Лишь изредка стремительными светляками пролетали фонари и освещенные окна, в остальном — только серые силуэты домов.

Перестук колес на стыках рельс, неяркое моргание электрического светильника, редкие проблески света за окном. Молчание.

Наконец я не выдержал и пересел к Лилиане.

— Лили, — вздохнул я, взяв ее за руку, — что тебя беспокоит?

— Не важно.

— Нет, важно. Это как-то связано с тугами?

Лили повернулась ко мне, в ее глазах блестели слезы.

— Папа рассказал?

— О женихе? Рассказал.

— Это лишь часть истории.

— Так поделись со мной остальным.

И вновь потянулось молчание. Она смотрела в окно и ничего не отвечала, но и руку из моих пальцев не высвобождала. Я не торопил ее, сидел рядом и ждал.

— Это я во всем виновата, — неожиданно сказал Лилиана. — Эдмунд и его семья умерли из-за меня. — Она повертела в пальцах стеклянную ножку пустого бокала и убрала его на столик. — Я проклята, Лео. Проклята…

— Знаешь, Лили, — позволил я себе осторожную улыбку, — понятней не стало.

— Ты был когда-нибудь в Индии?

— Нет. Но за последнее время немало узнал о тугах. А что?

— Это сложно объяснить. Просто для индусов Кали реальна. Как и остальные боги. Они живут этим. Они так воспринимают мир.

— И что с того?

— Моя кормилица поклонялась Кали. Сколько себя помню, она всегда была рядом, с ней я проводила больше времени, чем с собственной матерью. Служанка рассказывала истории, учила ритуалам. Именно она посвятила меня Кали. И что самое ужасное — тогда я была этому рада.

— Юношеское бунтарство?

— Мне страшно не хотелось походить на собственную мать. Меня до сих пор трясет от запаха лауданума. Ей никогда не было до меня никакого дела. Порой она проводила в постели целые дни. Я ненавидела ее тогда. И, похоже, не простила до сих пор. Очень этого хочу, но не могу себя пересилить. Не могу — и все тут.

Я кивнул и ничего говорить не стал, просто не был готов комментировать услышанное. Лилиана сцепила побледневшие пальцы и продолжила свою путаную исповедь, напряженно смотря перед собой, словно каждое слово давалось ей с неимоверным трудом:

— Я гордилась причастностью к тайнам богини. Я чувствовала собственную значимость, избранность. Но когда мы с Эдмондом полюбили друг друга, наставница запретила мне встречаться с ним, запретила выходить за него замуж. Она сказала, что моя жизнь — в руках богини, что лишь воля Кали определяет мою судьбу. Я только посмеялась, не стала ничего слушать. И однажды ночью моего жениха, его родителей, братьев и сестер задушили туги. Такова была кара богини за непослушание.

Тут уж я не сдержался:

— Не думаю, что это как-то связано.

— Не думаешь? — вскинулась Лили. — Ты мне не веришь? Спроси отца! Или Адриано Тачини, он гостил тогда у нас в Калькутте!

— Лили, ты понимаешь, что туги убивают каждый день. Это простое совпадение.

— Отец провел расследование, он отыскал всех причастных к убийству и допросил. Все они говорили о воле богини. Все! И даже перед казнью никто не отказался от своих слов.

— И твоя кормилица?

— Ее повесили вместе с остальными. Она улыбалась, когда ей на шею надевали петлю.

— Нет никакой Кали, ты понимаешь это? — воззвал я к голосу разума. — Это просто суеверия необразованных индусов!

— Я верю в ее существование, — упрямо заявила Лилиана. — Ты ведь тоже веришь в своего бога, разве нет?

— Я не… — Я хотел сказать, что не верю, а точно знаю, но осекся и замолчал. Знание и вера — разные вещи. И поскольку я именно верил, то привел иной аргумент, нежели собирался поначалу: — Пусть все так, как ты говоришь, но это — дела давно минувших дней. Какая разница, что именно случилось много лет назад в далекой Калькутте? Забудь и живи настоящим. Все давно закончилось.

Лилиана зябко поежилась, и я уловил сотрясшую ее дрожь.

— Ничего не закончилось, Лео, — обреченно произнесла Лили и шмыгнула носом. — Ничего…

— Если ты о газетных утках…

— Не об этом. Полгода назад мне напомнили о долге перед богиней. Почему, ты думаешь, я стала танцевать в варьете? Это настоящие ритуалы. Танцы посвящены Кали!

— Стой! — потребовал я. — Напомнили? Кто?

— Не знаю. Однажды я просто обнаружила у себя под подушкой письмо. Мне обещали покровительство богини, а взамен требовали послушания. И когда задушили того бедного фотографа, я… — Лилиана расплакалась и принялась вытирать покрасневшие глаза платочком. — Я почувствовала вину за это! Мне обещали покровительство и сдержали слово! Я не хотела иметь к этому никакого отношения и сбежала из города!