Палачи и придурки

— Конечно ужасно, но это жизнь. Между прочим, пока вы летали в своих япониях, город Благов недавно посетила одна высокая персона, самая высокая в вашем ведомстве. Не догадываетесь? Как же, министр, сам министр изволил посетить город! И вот во время грандиозной охоты, устроенной местными князьями в заповеднике в честь высокого гостя, министр спросил, а как здесь поживает наша всемирная знаменитость? как поживает Всеволод Петрович Чиж? И знаете, что ответил ему Егор Афанасьевич Федякин? Егор Афанасьевич ответил: профессор Чиж является злостным преступником, и профессор Чиж будет сидеть в тюрьме! Вот что ответил всесильный Федякин! Може быть, вам это неприятно, однако...

— Егор Афанасьевич Федякин! — остановился пораженный Всеволод Петрович. — Этого не может быть! Егор Афанасьевич — достойный человек! Да верны ли ваши сведения? Откуда вы узнать могли про такой разговор?

— Сведения мои из достовернейшего источника, о котором я опять же умолчу, ибо это не имеет для вас ни малейшего значения. И сведения эти не подлежат никакому сомнению.

— Но он так любезно меня принял, когда я принес ему заявление, так хорошо говорил со мной. Как же так? Совершенно не верится!

— Какое заявление? — вскинулся Веня и показалось профессору, будто стал он в стойку — вытянулся весь и носом зашевелил, словно принюхиваясь. — Вы уж давайте, выкладывайте. Отныне между нами не должно быть никаких недомолвок, никаких недоговоренностей. Помните: вы вверили свою судьбу в наши руки.

Не собирался Всеволод Петрович ничего утаивать — видение негодяя-ректора в черной блестящей «Волге» преследовало его, жгло. Они вошли в подвернувшийся по пути небольшой скверик, присели на скамейку, и тут все рассказал Вене Всеволод Петрович с горячностью, с дрожью в голосе.

Выслушав его внимательно, Веня с силой хлопнул себя по коленке.

— Я так и знал! Я так и знал, что ваша история не просто прокурорская блажь! М‑мда, сдается мне, что одного телефонного звонка мало, что придется самому лететь в Москву с подробнейшим докладом. Тут ой-ей-ей! — какие механизмы придется приводить в движение! Да, да, все становится на свои места. Именно этого звена не хватало в моих умозаключениях. И еще: как с билетом на самолет? У вас есть каналы?

— Есть. Для моей клиники открыта бронь в кассе Аэрофлота. Надо только позвонить. До восьми часов.

— Отлично! Тогда вперед, вон телефоны-автоматы.

Поспешно вышли они из скверика и направились к двум видневшимся телефонным будкам на углу, однако разгромлены оказались будки, были выбиты в них стекла, распотрошены, растерзаны аппараты.

— Террорисмо совьетико! — сказал Веня по-испански почему-то и тут же выругался по-русски. — Сопляки! С одной стороны у них, видите ли, протест, с другой — неуемная сексуальная озабоченность. Прет вот такой молодой бычок по улице с налитыми от страсти кровью глазами и крушит все, что попадет под руку. Кой черт ему в душеспасительных беседах, когда тело его разрывается от полового томления! Тоже, доложу я вам, проблемка!

Пробежав квартал, отыскали они вполне приличный автомат, и Всеволод Петрович набрал номер аэрофлотовской кассы.

— Леночка? — начал он слегка игривым голосом, каким говорят пожилые, уже ни на что не надеящиеся люди с молодыми симпатичными девицами. — Здравствуйте, радость моя. Профессор Чиж. Как бы там билетик до Москвы на завтра?

Наступило в трубке молчание — тягучее, нудное, и что-то дрогнуло в душе Всеволода Петровича и стало тревожно.

— Вы из тюрьмы? — спросили вдруг на другом конце провода нежно и страстно.

— Что?! — отдернул от уха трубку профессор и несколько мгновений смотрел на нее с испугом и недоумением, потом яростно бросил на рычаг.

— Так. Понятно, — сказал Веня. — Я попробую достать билет по своим каналам. Идемте.

Осторожно вышел из телефонной будки Всеволод Петрович и затравленно огляделся по сторонам. Уже спустились над городом Благовым сумерки, и на западе полыхал закат, как будто пролилась там на землю с небес кровь, как будто совершилось там жертвоприношение. Шли как всегда по улице прохожие, но теперь не показались они профессору милыми, измученными соотечественниками, а представились улюлюкающей, хохочущей толпой, мерещились ему со всех сторон насмешливые взгляды и указующие на него пальцы. Затрепетали и вспыхнули ярко неоновые фонари и стало светло, как в цирке. Инстинктивно бежал от света Всеволод Петрович в темный переулок и увлек за собой Веню.

— Куда вы? — удивился тот. — Разве нам в эту сторону?

— Ничего, ничего, мы здесь пройдем, здесь сподручней, я знаю, — бормотал он и жался к глухим стенам домов, к заборам.

Однако кончился переулок, кончилась серая полутьма и вышли они на параллельную улицу, на пустое пространство, оставшееся от снесенного недавно дома, прилегающее к кинотеатру «Центральный». И в этом пространстве обнаружили они плотно сбитую толпу, над которой гремел, метался усиленный мегафоном голос. Человек с мегафоном стоял на площадке железной заржавленной лестницы, ведущей в аппаратную кинотеатра.