Палата Гром (СИ)

   Сегодня раньше всех поднялся Влад, когда рассвет ещё не скорчился в тёмном окне, не набух, чтобы вдруг взорваться, наполнив палату огненными стрелами, обжечь морщинистые пыльные ладони.

   - Прислали новые книжки, но мне нужно ещё их проверить, - он заметил не спящую Калитину и равнодушно скользнул взглядом по её лицу.

   - Не заныкал ли там кто случаем сотню-другую? - улыбнулась Лиза, караулившая его сон, - Да брось, дай мне библию.

   Влад вздрогнул. Наверное, он подумал, что Лиза хочет украсть ту разодранную, кой-как скрепленную книжку, которую он прячет под подушкой. Мятое лицо его сжалось ещё больше. Равнодушно протянул ей библию и вышел, пряча испуганный удивлённый взгляд в тёмных углах.

   Она открыла её наугад, не понимая даже, что делает, теряясь между мокрых букв рассыпающихся откровений. На ладонь ей упало бритвенное лезвие. Лиза приняла его, ладонь торопливо задрожала: "Оно тупое, да, совершенно тупое". Ей казалось, она чувствует его холод даже через бумагу. Здесь было запрещено иметь острые, колюще-режущие предметы, она была уверена, что их койки обыскивали, и не решалась скрывать в тумбочке даже шпильки.

   - Какую книгу ты читаешь? - засопел со своей койки Ретли. Палата просыпалась, кошмары дозревали в смотрибельные сны и пропадали, не задерживаясь в памяти ни на минуту.

   - Книгу исхода, - огрызнулась Лиза, быстро сжав кулак, - а что, тебе советую. И была густая тьма по всей земле Египетской три дня; не видели друг друга, и никто не вставал с места своего три дня...

   - Не надо, - отмахнулся Донован, - лучше выгляни в окно, там поди уже от рассвета деваться некуда.

   - Ты ведь сейчас с Дорисом, - вымучил из себя Ерохин. Его квартира горела, охваченная закатом, незначительные предметы, такие как поломанные барабанные палочки, отвёртки, непарные перчатки вытягивались в размерах, двоились, готовы были вырваться на свободу через форточку.

   - Когда он кончает, в глазах его я вижу ненависть, будто бы ему жалко отдавать своё семя. Да, ты угадал, с Дорисом. А ещё с Сорвилом, Максом и Пашкой, тебе всех перечислить?

   Заброшенная церковь таила столько нерастраченного покоя, что хотелось и сейчас забиться туда, представить, что никто тебя никогда не хватится, и молчать, пряча в куче мусора невыраженную злость.

   - Говорят, что ты неадекватна? Кидаешься на всех, - Стас внимательно смотрел на неё, и сил не было выдерживать этот взгляд.

   - Надо просто меня поцеловать, и я превращусь в принцессу, - съязвила Лиза, бросаясь в него раскалённым взглядом, - что, решишься выполнить эту миссию? Или мне зайти потом?

   Она попыталась обнять его, но Стас отшатнулся, руки её схватили пустоту. Отчаянный солнечный луч постарался ухватиться за рычажок выключателя, но внезапное облако приблизило конец света.

   - Думаешь, ты здесь самый мудрый? Куда ты ведёшь этих людей? Ты сам знаешь, куда?

   Ерохин ничего не ответил, лишь сам обнял её, прижал к себе, погладил спутанные волосы.

   - Ты убийца! - плечи её тряслись, она пыталась вырваться, одолеть его, но с каждым мгновением побеждала саму себя, - ты меня убиваешь каждый день, казнь моя египетская.

   Стас ничего не говорил. Пройдёт очередная тысяча лет, а огромная виноватая фигура в старом свитере всё также будет томиться в тёмной огромной комнате, оберегать гнев ближнего. И любое слово будет лишним, ненужным, словно взятым случайно из оставленного Египта.

   6.

   - Менты! -прокричал Шкитун, глаза его бегали, пальцы непроизвольно сжимались в кулачки, - говорят, они всех, возвращающихся с площади, брать будут!

   Мы проводили первое открытое протестное выступление. Весна гудела в нас, играла усталым стуком сердца. Собралось человек сто пятьдесят, но наверняка даже это число полицейским внушало тревогу. Вряд ли они могли нам предъявить что-нибудь серьёзное, но это была наша первая попытка и мы боялись, даже Ерохин беспокойно глядел на разбегающихся приятелей, стремящихся обойти въедливые, прилипающие к глазам зелёные полицейские цвета.

   - Надо уходить, - я затравленно глянул на велосипедную дорожку вдоль реки, но и там увидел знакомые жабьи пятна и поморщился, - они на набережной.

   - Можно перебраться на другой берег, - Стас оглядел площадь, заметил, что наши разбегаются врассыпную, выдохнул, - им не нужны все, они возьмут нас, самых матёрых уголовников, и успокоятся.

   Я посмотрел на чёрную реку. Она неширокая да неширокая. Наверняка там мелко, если провалишься, то уйдёшь по колено, не глубже. На противоположном берегу ворошила в снегу перья седая чайка, косилась на нас красноватым глазом.

   - Я пройду. Я вешу триста граммов, - я улыбнулся, но страх, навалился на меня, прибавил ещё полкило.