Пальмы в снегу (ЛП)

На картине было представлено генеалогическое древо отцовской семьи. В его нижней части, рядом с датой 1395, стояло первое имя: Килиан де Рабальтуэ, всегда притягивавшее Кларенс. Так звали ирландского святого, который обошёл пешком всю Францию и закончил жизнь в Германии. Почему имя святого дали основателю ее рода, до сих пор оставалось загадкой, которую никто не мог объяснить. Возможно, тот Килиан пересёк Пиренеи, добрался из Франции до Пасолобино, и оставил потомков, унаследовавших его рыжеватые волосы и страсть к путешествиям. Из этих трёх слов, составлявших имя далёкого предка, вырастал внушительный ствол, от которого горизонтально отходили ветви с листьями, на каждом были написаны имена братьев и сестёр, а также их жён и мужей и потомков следующего поколения.

Кларенс остановилась на поколении своего деда, первооткрывателя тех далёких земель, вглядываясь в даты рождения. В 1898 году родился ее дед, Антон де Рабальтуэ, женившийся в 1926 году на Мариане де Мальта, 1899 года рождения. В 1927 году родился ее отец. В 1929 году родился дядя Килиан, а в 1933 году — тётя Каталина.

Она подумала, что генеалогические древа здешних семей весьма предсказуемы. Вариантов крайне мало. Все знали происхождение каждого человека. В каждой графе были чётко указаны дата рождения, имя, фамилия, откуда родом. Иногда фамилии были образованы от названия поместья или деревни, из которой происходил человек, поскольку многие из новых кандидатов в члены семьи были из соседних деревень. Главный ствол древа простирался далеко ввысь, начиная от первого Килиана и заканчивая последними наследниками по прямой линии.

Как это часто бывает, из поколения в поколение повторялись одни и те же имена, напоминая о минувших эпохах графов и прекрасных дам, ибо старинные имена в старинных бумагах обладают волшебным свойством будить воображение молодых: Мариана, Мариано, Хакоба, Хакобо, ещё один Килиан, Хуан, Хуана, Хосе, Хосефа, ещё одна Каталина, Антон, Антония...

Изучение генеалогических древ было страстью Кларенс, она представляла, как течет год за годом жизнь, не претерпевая серьёзных изменений: люди рождались, вырастали, производили потомство и умирали. На той же земле, под тем же небом.

Однако последние имена являли собой несомненный разрыв с закостенелым прошлым. Имена Даниэла и Кларенс фейерверком врывались в унылую монотонность предыдущих имён. Казалось, уже одним своим рождением они принесли перемены в жизнь рода, словно родители возложили на них какую-то особую задачу, подчеркнув это новыми именами. Уже взрослыми кузины узнали, что Килиан выбрал имя для Даниэлы вопреки желанию своей супруги Пилар, которая приложила все усилия, чтобы переубедить мужа, но так ничего и не добилась.

Это имя всегда ему нравилось — и точка! С другой стороны, имя для Кларенс выбирала ее мать, известная писательница-романистка. Ей пришлось изрядно порыться в прошлом своего мужа-путешественника, перебирая милые его сердцу имена и названия, пока, наконец, не сошлись на одном имени, которое устроило обоих: Кларенс. Кларенс де Рабальтуэ. По-видимому, Хакобо не возражал — быть может, потому, что это имя соответствовало названию древнего африканского города и ежедневно напоминало о проведённых в этом городе счастливых днях, на что неоднократно намекал дядя Килиан.

Стоя перед картиной, Кларенс на миг представила новые графы над своим именем и именем кузины. Как будут звать представителей новых поколений — если они, конечно, вообще будут? Она мысленно улыбнулась. Определённо, учитывая ее медлительность в этом вопросе, пройдут годы, прежде чем на древе появится новая линия; и это довольно печально, поскольку жизнь представлялась ей длинной цепью, в которой все звенья с именами и фамилиями создавали прочную неразрывную связь.

Она не понимала, как другие люди могут не знать своих предков дальше поколения бабушек и дедушек. Хотя, конечно, далеко не всем довелось, как ей, вырасти в таком вот закрытом мирке, где направляют и задают тон старинный уклад и традиции, в то время как большой мир меняется так быстро, что все теряются и оказываются сбитыми с толку. В ее же случае имела место вполне понятная, хоть и несколько преувеличенная привязанность к своему родному дому, к своей долине, к горам, пронесённая через поколения; прочно закрепившись в душе, она помогла избежать всеобщего раздрая и непоследовательности.

Возможно, именно благодаря желанию стать связующим звеном между прошлым и будущим, Кларенс решила посвятить карьеру лингвистике, и в частности, изучению пасолобинского диалекта. Она недавно защитила диссертацию и устала от академического мира, который не только сделал ее человеком науки, знающим, как никто другой, этот умирающий язык, но и хранительницей культурного наследия, чем она особенно гордилась.