И когда Субудай вернется на голубой Керулен, то расскажет юным воинам про эту срединную тропу самое важное – у него за спиной остался нетронутый урусский улус с богатой столицей, слева от стремени медленно проплывали те два других, которые только что повоевал, справа – еще два нетронутых улуса, а впереди– не то три, не то четыре, даже, быть может, пять, и если спокойно подумать, то каждый из них по отдельности, а значит, и все должны затрепетать при виде черной тучи быстроногих коней и кличе «ур-р-ра-гх!», рвущемся из молодых глоток…
– Да, весь десяток… Пошли дальше? Туда, где всходило солнце, стекали с водораздела новые и новые реки, названия которых не обязательно было знать Субудаю. Молодой Туд, Вазуза, Касня, Гжать, Москва, Протва, Шаня, Истра, Воря. А на западе все ручьи и речушки собирал верхний Днепр и его левый приток Вязьма…
Приостановимся здесь на минутку. Поход был спешным и трудным. Коней гнали, пока они не начинали падать. Перед каждым привалом шла их выбраковка на мясо и распределение корма между самыми выносливыми. Должно быть, запас торжокского зерна давно кончился; Селигерский путь передовых отрядов до Игнача креста и обратно, потом по водоразделу до истоков Угры и Вязьмы – это несколько сот километров заснеженной, извилистой лесной тропы, захламленной и заболоченной, на которой никакого подножного корма не было.
– Чем же держались кони?
– Им вообще нечем было бы держаться при любом другом маршруте в степь.
Внук Темучина сын Джучи не отпускал от себя Субудая, и старый воитель вынужден был тащиться в середине каравана, обремененного добычей, юртами, капризным гаремом, слугами, охраной и раздраженными, с первых же слов срывающимися на ругань и визг братьями-чингизидами. На восходе солнца, когда Субудай уже подставлял костру спину, они еще крепко спали на подушках джурдже и тканях урусов, согретые юными светловолосыми рабынями. А Субудая подымали на рассвете крики больших черных птиц, что слетались сюда, наверное, со всей страны урусов. Они метались над лесами вокруг, истязали слух зловещими криками, смолкая лишь на те недолгие частицы вечности, когда на покой уходило в черноту само солнце. Эти отвратительные птицы оклевывали кости у черных кострищ, раздирали на мелкие части трупы умерших, добыв прежде всего тусклые глаза. Они совсем перестали бояться людей. Ходили на рассвете меж тлеющих костров, прыгали по телам спящих воинов, а собака урусского певца каждое утро гоняла их по стану, пока все они не повисали тяжелыми черными гроздьями на утренних ветвях деревьев и в молчаливом нетерпении ждали, когда все живое и шевелящееся уйдет, оставив неживое и неподвижное.
Черные птицы летали над лесами так далеко впереди, что их не было слышно. Маленькие, как мухи над падалью, они совсем исчезали из виду там, где шли с проводниками и самыми сильными воинами Бурундай и Урянктай.
Идти было бы можно, если б не так болела спина, если б на пути попалась хоть одна урусская бань-я и не стал бы таким раздражительным внук Темучина сын Джучи. Разъярился две ночевки назад, когда увидел, что едущие впереди воины и рабы разбили главный стан не на открытом месте, а в окружении густого леса приказал было перенести свою юрту, но Субудай предупредил, что до большого просвета в лесу идти полночи, вьючный караван ложится, а корма на этот раз оставлено мало, уже горят костры, освежеваны кони. До этого внук Темучина сын Джучи казнил за нерасторопность двух слуг-хитаев и урусскую наложницу, проклял Бурундая за то, что тот не оттаскивает от главной тропы, которой шел караван, павших коней, ноги, головы, кости и внутренности коней съеденных и даже трупы казненных и умерших рабов и воинов. Субудай нарядил вдогонку воина с запасом корма, в пути стало почище, но черных птиц будто прибавилось. А сегодня внук Темучина сын Джучи хотел послать Субудая вперед вместо Бурундая, потому что корма на стане почти не оказалось. Субудай обрадовался, приказал вьючить свою теплую юрту, но внук Темучина сын Джучи, когда уже наступила полная темнота, передумал отпускать от себя полководца. Субудай направил вперед караван вьючников, чтобы они подвезли корм, но будет ли он на следующей стоянке?
– Откуда же он мог взяться? И вообще – чем кормились на таком маршруте двадцать – тридцать тысяч лошадей?