Память

– Да-а? – выгнул бровь Айвен. – Если ты не вернешься, то кому будет нужно твое слово Форкосигана?

Майлз сидел молча. Так-так. Значит, в конечном итоге, Айвен путался у него под ногами в особняке Форкосиганов не только как бы ради бдения у постели смертельно больного. Он бдел еще и на случай побега.

– Я готов был побиться об заклад, что ты удерешь – продолжил Айвен, – если б было с кем поспорить из имеющих достаточный уровень допуска к этой секретной информации. Кроме Галени, конечно, а он не из тех, кто любит заключать пари. Вот почему я с этим тянул, как ни приставали ко мне Грегор и моя мать, чтобы я заставил тебя привести свою голову в порядок. Зачем создавать себе проблемы? Кстати, я рад, что проиграл бы это пари. Итак, когда ты запишешься на прием?

– Скоро.

– Слишком расплывчато, – отклонил этот вариант Айвен. – Я хочу прямой ответ. Что-нибудь вроде «сегодня». Или, быть может, «завтра до обеда».

Айвен не уберется прочь, пока не вытянет из Майлза тот ответ, которым останется доволен. – Э-э… к концу недели, – выдавил Майлз.

– Отлично, – коротко кивнул Айвен. – В конце недели я снова проверю и надеюсь услышать все подробности. Бывай… пока что. – Он отключился.

Майлз сидел, уставясь на пустую видео-пластину. Айвен прав. Он ничего больше не предпринимал по поводу своего лечения с тех пор, как был уволен, его выгнали. Почему же он теперь, освободившись от сковывающей его необходимости хранить тайну от СБ, не посвятил все свое время проблеме припадков, напав на нее и разнеся в клочья? Или, по крайней мере, не захватил этой проблемой каких-нибудь несчастных медиков – как когда-то он захватил дендарийских наемников, чтобы добиться успеха в своих операциях?

«Чтобы выиграть время».

Он знал, что этот ответ правилен, только этим ответом он еще сильнее поставил себя в тупик. «Время на что?»

Оставаясь в устроенном самому себе отпуске по болезни, Майлз честно может избегать встречи лицом к лицу с некоторыми весьма неприятными реалиями. Вроде новости, что его припадки неизлечимы и что надежда умерла на самом деле и навсегда: этот труп криооживлению не подлежит, он может лишь быть похоронен и сгнить.

«Да? Неужели?»

Или… может, он просто так же боится, что его голову можно починить – и тогда он по логике будет вынужден схватить дендарийцев и пуститься наутек? Назад к настоящей жизни, той, что разворачивается далеко-далеко отсюда, в сверкающей галактической ночи, вдали от мелких забот всех этих грязеедов. Назад к геройствованию как образу жизни.

«Но более напуганным».

Не утратил ли он мужества после этой жуткой истории с иглогранатой? В его памяти вспышкой промелькнула отчетливая картинка, как он под странным углом видит собственную грудную клетку, взорвавшуюся тучей алых брызг, и ни с чем не сравнимая боль, и отчаяние, которое нельзя выразить словами. В том, чтобы приходить потом в себя, тоже было мало приятного. Та боль тянулась уже неделями, и от нее не было спасения. Снова натянуть на себя экипировку, чтобы выйти с отрядом наружу и отправиться за Форбергом, было тяжело, тут и вопросов нет, но до припадка он отлично справлялся.

Итак… неужели все это, от начала и до конца, от припадка до подделки рапорта и увольнения, было каким-то хитрым танцем, чтобы избежать необходимости когда-нибудь снова глядеть на гранатомет со стороны дула, но при этом не произносить вслух «Я ухожу»?

Черт, конечно же он боится! Нужно быть долбаным кретином, чтобы не бояться. Любой боялся бы, а он уже бывал мертвым. Он знает, как это плохо. Умирать больно, смерть – это полное ничто, и любой психически здоровый человек будет избегать и того, и другого. А он все же вернулся. Каждый прошлый раз, после маленьких смертей, он тоже возвращался – с переломанными руками, с переломанными ногами, со всеми этими ранами, оставившими у него на теле с головы до пят целую карту тонких белых шрамов. Снова, и снова, и снова. Сколько раз ты должен был умереть, чтобы доказать, что ты не трус; сколько боли тебе было нужно перенести, чтобы пройти этот курс?

Айвен прав. Он всегда находил способ преодолеть стену. Майлз проиграл в уме весь возможный сценарий. Допустим, он сможет привести свою голову в порядок – не важно где, здесь ли, на Комарре или Эскобаре. Предположим, он сбежит, а СБ откажется от идеи убить ренегата-фора, и они придут к некоему молчаливому соглашению игнорировать друг друга отныне и навсегда. И он станет целиком одним лишь Нейсмитом. И что потом?

«Я встречу огонь. Вскарабкаюсь на эту стену.»

И потом что?

«Я сделаю это снова».

И потом?

«И снова».

И потом?

«Логически невозможно доказать отрицательный ответ. Я устал скакать по стенам.»

Нет. Ему не нужно ни встречать огонь лицом к лицу, ни избегать его. Если огонь встанет у него на пути, он с ним договорится. И это не трусость, черт возьми, чем бы это ни было.

«Так почему я до сих пор не попытался разобраться со своей головой?»