Памяти Лизы Х

Равиль провел в госпитале четыре месяца. Лиза вытащила осколки из его позвоночника, из ноги. Она начал ходить, хромал, но немного, и спину уже мог держать прямо. Иногда они разговаривали в госпитальном саду, курили на лестничных пролетах.

Равиль был химик из Казанского университета. До войны уехал в аспирантуру в Ленинград. Жалел, что выбрал химию, писал стихи, рассказы. Потом жалел, что писал, в общежитии были аресты. Уничтожил все свои тетради. Потом жалел, что уничтожил, надо было спрятать до лучших времен. Когда началась война, воспрял духом. Тогда многие воспряли, появилась цель, идеалы.

«Есть упоение в боюИ бездны мрачной на краю».

Он снова стал бесстрашным мальчишкой. Медали, орден. Портрет в газете. Родители гордились. Когда ранили, написал им уже из Ташкента. Мать пыталась приехать, но ее не пустили, она работала на военном заводе. Отец был в лагере, по счастью недалеко, мать навещала его. Дочек с собой не брала, боялась. Разговаривали через забор. Переписанные письма сына просовывала в щель. И газету с фотографией, где стоит орденоносный Равиль под усатым портретом. Мать его была русская, из молокан, неистово молилась вечерами, стоя на коленях у кровати. Ударялась лбом в пол. Сначала русскому богу, потом по-татарски, Аллаху. Потом просто замирала каменным истуканом, смотря в потолок. Дочки сначала смеялись, стыдили ее: ты же учительница, но после ранения брата испуганно замолчали.

В госпитале Равиль снова начал писать. По ночам. Его койка была у двери, всегда приоткрытой, света из коридора хватало. Он торопился. Не забыть ничего, никого, не забыть, как было, чтобы не врали потом, как надо.

— Мы спрятали ваш дневник, все имена вычеркнули.

Лиза пошла в другую комнату, вытащила тетрадь из тайника.

— Равиль, вы заберете его?

Офицер смутился.

— Елизавета Темуровна, простите. Это безответственно с моей стороны, и писать, и просить вас забрать. Простите меня. У вас не было неприятностей?

— Нет. Лиза, называйте меня Лиза. Вас допрашивали?

— Всех тормошили, — офицер листал дневник, — что мне делать с ним? Вот как странно. Атак не боялся, допросов боюсь. Ломает это, сам себе враг оказываешься. Не веришь никому.

— Мне поверили?

— Не знаю. Подло поступил с вами, Лиза, подставил. Вас точно не дергали?

— Нет.

— Лиза, я очень благодарен вам. Вы меня починили, и за дневник тоже.

— Равиль, Я тоже довольна, вы удачно починились! И ваш дневник мы читали без разрешения. И я, и отец. Он фамилии вычеркивал, у него есть опыт.

— Ох, я и его подставил. Лиза, я просто не знаю, как сказать, простите, и спасибо.

— Да, я поняла уже, — Лиза улыбалась, — посмотрите с другой стороны: вы оказали нам доверие.

— Каин и Авель. Каин — это человеческая душа, Авель — тело. Бренностью своей должно ограничивать душу, смирять то есть, Авелю не удалось, — Равиль впервые читал вслух, явно смущался.

— Да, я тоже запомнила эту мысль. Власть души приносит телу страдания, увечья, пытки, смерть. Тело пытается душу на место поставить.

— Война — самое всеобщее выражение иллюзии бессмертия души. Все смертны, кроме звездного неба над головой. Неужели я написал эти путаницу? — засмеялся Равиль, — Наверно, в бреду. То есть логика есть, и смысл есть, я чувствую, но слова запутались по дороге.

— Мне понятна ваша мысль. Я как раз этим и занимаюсь — борьбой за тело, которому гнилые души нанесли увечья. Высокопарно так! И по-детски немного, да? Но правда же.

Равиль перелистывал свою тетрадь. Соскучился по ней.

— Нашел стихи. Модернистские.

Жизнь — расставанье с другимиВ конце покинешь себя самого

Для свободы небытия.Как созреть для нее?Убить невинного, предать друга,Или просто устать, заболетьСтараться не сделатьНо вдруг соскользнуть.

— Равиль, вы печальный поэт. Вам надо было родиться во Франции, и пораньше.

— И написать это в окопе первой мировой войны. Через сто лет эти стихи найдут девушки, собирающие цветы на полянах. И будут обливаться слезами над вымыслом.

— Который для нас совсем не вымысел, увы.

Они смеялись, ели остывшую картошку, пили водку и морковный чай.

— Вы откуда?

— Казань, потом аспирантура в Ленинграде. Поедете со мной в Ленинград?

— Сейчас?

— Не совсем, я должен посмотреть, что осталось. Сначала к родителям поеду, в Казань, вроде отца освободить должны, у него срок кончается.

— Ну вот, всегда не сейчас, — улыбнулась Лиза, — я тоже сейчас не могу, работа, у меня отец старый, болен. А потом не сбудется.

Лиза давно называла Ходжаева отцом.

— А вдруг сбудется? Будем писать друг другу. Я пойду, у меня поезд скоро.

Обнялись. Внезапно целовались, долго, страстно.

А потом Лиза стояла в воротах и смотрела, как он хромал по улице с рюкзаком, размахивая одной рукой.

Еще один несостоявшийся муж, — думала Лиза, — как быстро они сменяют друг друга.