Памятка

Скажут: — Несравнимые

Это величины!

А промеж подружками

Что за пересуды!

Не нужна я Пушкину

И нужна не буду.

Пушкин — явно столп, а мы

В одиночку мелки.

Собираться толпами

И ходить по стрелке

Вдоль реликтовых аллей

Полюбили — верно!

С юбилея в юбилей

Прыгаем примерно.

Дышим воздухом, каким

Гении дышали,

Пьем из пушкинской реки,

Словно причащаясь,

Зажигаем свет в очах

Вдохновенный, вроде,

Даже что-то сгоряча

На листках выводим,

Произносим даже вслух

Что-нибудь с трибуны,

И никак бессмертный дух

Нас не в силах сдунуть.

Устыдиться не хотим,

Вскачь конвейер пущен:

Кто в чести да во плоти,

Тот себе и Пушкин.

Строки впрок употребя,

Сгинь! Но самый храбрый

Уж святые на себя —

Глядь! — примерил лавры.

А другой — еще храбрей —

Деловой молодчик

В дом, где свойский брадобрей,

Тот венок волочит

И велит постричь-побрить,

Перекрасить (— Серый!)

И к мозгам (к куриным!)

(— Цыть!)

Подогнать размеры...

Впрочем, что же это я

Занялась абстрактом?

Раз дорога не твоя,

Вороти обратно!

Не особенно скорбя,

(Нет, так и не надо!)

Обойдется без тебя

Пишущих бригада.

При себе оставишь стих,

Гласу чести внемля,

И трибунное для них

Удлинится время.

Под родимою ольхой

Просидишь кургузо,—

На тебя махнет рукой

И своя-то Муза.

Уж позор иль не позор —

Петь свои пенаты,

Но кивнут на кругозор

Как на «узковатый»...

И встаю, стыдя себя

За свою замшелость,

И, слабинку истребя,

Обретаю смелость:

Изломался перевоз?

Не пришла «ракета»?

Это делу не вопрос —

На «Заре» доеду.

Не беда, что до «Зари» —

Километров двадцать:

Раз-два-три да раз-два-три —

Мне ль дорог бояться?

Комары, объединясь

В воинство густое,

Не дадут присесть, упасть —

Заедят в застое!

...Справа — берег меловой

Крутизны стоячей

Прямиком над головой —

Солнца шар горячий.

Жарит,— эка сатана,—

Сверху. Дальше — пуще.

Плещет матушка-Двина

Возле ног бегущих.

Перепрыгнуты ручьи,

Переплыты речки...

Ладно, ноги, дострочим:

Пристань — в недалечке!

Торопились мы не зря:

К самому приходу

Белоснежная «Заря»

Всколыхнула воду.

Запустила в свой салон,

Приняла в сиденье

И прислала сладкий сон

Для отдохновенья.

Свесив голову к плечу,

Сну отдавшись то есть,

В брызгах, в радугах лечу

В Котлас-град — на поезд.

Вот и станция-вокзал,

И кассирша в кассе

Воспаленные глаза

Вздела без участья.

— Поезд? Только что ушел!

Где ж вы раньше были?

Взгляд убийственно-тяжел,

И слова как шилья.

— А другие поезда?

— А другие завтра.

И пошла, пошла с поста

Кассы Клеопатра.

Я потерянно молчу,

Но, спустя минуту,

Вдоль по Котласу мечусь,

Словно птица в путах:

Самолеты не летят,

Поезда не ходят —

Удержать меня хотят,

Сговорившись, вроде.

Может, впрямь какой секрет?

...Одурев от бега,

Прозреваю — в граде нет

Места для ночлега:

Только сидя на скамье

Иль у стенки стоя,

Ночевать придется мне...

Знать, того и стою.

Превращусь в подпорку стен.

На ночь — не на век же!

...А в Михайловском, меж тем,

Вселят в Дом приезжих,

Чтобы он не пустовал

Ни кроватью лишней,

Вместо тех, кто опоздал,

Вовремя прибывших...

Худо, Пушкин! Я сдаюсь.

Все мечтанья блекнут.

У причала застаю

Теплоход «Олекму».

Он, как лебедь, выгнул грудь —

Отдает швартовы:

Рад-готов в обратный путь.

...Ну и я — готова.

На заре другого дня

По росе искристой

Вот он выпустил меня

На родную пристань.

Утро — словно на заказ:

Добрая погодка!

И попутная как раз

Погодилась лодка.

И с приветом подошел,

И — чего уж лучше! —

К дому пожнями повел

Бригадир-попутчик.

Жеребенок лугом в мах —

Золотая челка!

В зацветающих цветах

Загудала пчелка.

Недостигнутая цель

Позабыта...

— Здрасьте!

И дочурка на крыльце

Обмерла от счастья.

Я вплету в ее вихор

С ленточкой знакомой

Нашу радость, птичий хор,

Аромат черемух.

Друг на друга поглядим,

Засмеемся обе

И себя не отдадим

Никакой хворобе.

То ли дело — благодать!—

Дома, возле речки,

Сядем Пушкина читать

На родном крылечке.

В эту книгу влюблена

И малышка-дочка.

...Вот царевича в волнах

Закачала бочка.

Вот поймал старик-рыбак

Рыбку золотую.

Вот Людмила, сняв колпак

С Карлы, с ним воюет.

Вот к царю пришла беда,

А к царице — больше!

Вот улыбчивый Балда

Черту море морщит.

Черта выудит Балда —

И пойдет потеха!

И не надо никуда

Ни идти, ни ехать.

Сам ступил под сень крылец,

Сам у нас в избушке —

И мечтатель, и мудрец,

И повеса Пушкин!

Весел он. Чего ж еще?

Стоп, повествованье!

...И да будет мне прощен

Грех «непочитанья»!

Никого из себя мы не строим.

В нашем теле обычная кровь.

Мы пришли из некрасовских троек,

Из некошеных блоковских рвов.

Мы из тех, кто и предан, и продан,

И схоронен был тысячи раз!

Но и все-таки мати-природа

Отстояла и выбрала нас,

Попримеривших стужу и нужу

На свои, не чужие плеча,

Пуще тела жалеющих душу,

Пересиливших в песню печаль

Неизбывную, в песню кручину

Безысходную... С песней живем!

Про лучину, про горьку рябину,

Про «На улице дождик...» поем.

Эти песни оркестров не просят:

Лишь вздохни да, вздохнув, затяни

Засливаются в хор подголосья

Многотысячной кровной родни.

В нарастающем песенном шквале

Не разъять, не сравнить голоса,

Не услышать себя запевале:

Женской доли — одна полоса.

Пролетали с корнетами тройки,

Поезд с окнами мимо бежал,

А мужик после каждой попойки

Лишний хмель на тебе вымещал.

Что с того? Ты сносила побои...

Прикрывая клеймо синяка,

Ты сама оставалась собою,

Ты жалела его, мужика!

Ты жалела — да тем и держалась,

Ты терпела — да тем и жила,