Пан Володыевский

А Нововейский продолжал:

— А то, что говорили про моего отца, будто Азыя его зарезал, это тоже неправда.

— Он помешался! — прошептал пан Мушальский.

— Вы позволите, — сказал пан Нововейский, — я поеду вперед; я так долго их не видал, что соскучился. Ох! Скучно вдали от милой, скучно…

Сказав это, он стал раскачивать своей огромной головой, потом пришпорил коня и ускакал.

Пан Мушальский сделал знак нескольким драгунам и двинулся за ним, чтобы не упускать из виду помешанного. Бася закрыла лицо руками, и вскоре сквозь ее пальцы потекли горячие слезы, а пан Заглоба сказал:

— Человек был просто золото, но не по силам ему такие несчастья, к тому же одной местью жить нельзя!

В Каменце кипели приготовления к обороне. На стенах, в старом замке, у ворот, особенно у Русских, работали горожане, населявшие город, каждая «нация» под началом своего старосты. Над всеми старостами начальствовал ляшский староста Томашевич, во-первых, благодаря своей храбрости, во-вторых, потому, что умел искусно стрелять из пушек. Ляхи, русины, армяне, цыгане, евреи работали с лопатами и тачками в руках. Офицеры разных полков присматривали за работой; вахмистры и рядовые помогали жителям: работала даже шляхта, забыв на этот раз, что Бог создал ее руки только для сабли, а всякую другую работу оставил людям «подлого» звания. Пример им подавал пан Войцех Гумецкий, хорунжий подольский; он собственными руками возил тачки с камнями. Работа кипела в городе и в замке. В толпе мелькали доминиканцы, иезуиты, кармелиты, францисканцы, которые благословляли трудящихся. Женщины приносили им есть и пить; прекрасные армянки, жены и дочери богатых купцов, и еще более красивые еврейки привлекали к себе взоры всех солдат.

Но особенное внимание толпы привлек к себе приезд Баси. В Каменце, конечно, было много женщин еще более знатных, чем она, но не было ни одной, муж которой был бы окружен такой славой. Кроме того, в Каменце слышали и о самой пани Володыевской как о женщине храброй, которая не боялась жить в пустыне среди полудикого населения, принимала участие в походах мужа и, будучи похищена татарином, поборола его и спаслась от его хищных рук. Но те, кто ее не знал и не видел, представляли ее себе какой-то великаншей, ломающей подковы и разбивавшей панцири. Каково же было их удивление, когда они увидали ее маленькое, розовенькое, полудетское личико.

— Это и есть сама пани Володыевская или ее дочь? — спрашивали в толпе.

— Сама! — ответили те, которые знали ее.

Изумление охватило и мещан, и женщин, и духовенство, и войско. С не меньшим удивлением поглядывали и на непобедимый хрептиевский гарнизон, на драгун, среди которых ехал Нововейский, спокойный, улыбающийся, с блуждающими глазами, на грозные лица прежних разбойников, превращенных в венгерскую пехоту. За Басей следовало несколько сот превосходных воинов, людей как на подбор, — и сердца горожан ободрились. «Это сила немалая! Они смело взглянут туркам в глаза!» — слышалось всюду в толпе. Некоторые из мещан и даже солдат, особенно из полка епископа Тжебицкого, который только что прибыл в Каменец, думали, что и сам Володыевский находится в этом отряде, а потому тотчас послышались крики:

— Виват пан Володыевский!

— Да здравствует наш защитник, знаменитый рыцарь!

— Виват Володыевский, виват!

Бася слушала, и сердце ее было полно радости, ибо для любящей жены нет высшей радости, как слава мужа, особенно когда славу эту возвещает целая толпа в большом городе. «Здесь так много рыцарей, — думала Бася, — и никому из них не кричат, а только моему Михалу». И ей самой захотелось крикнуть вместе с другими: «Виват Володыевский!» Но пан Заглоба убеждал ее держать себя, как подобает знатной особе, и кланяться на обе стороны, как это делают королевы, въезжая в столицу. И сам он тоже кланялся, то снимая шапку, то делая знак рукой; когда его знакомые и в его честь стали кричать — «Виват!», он сейчас же обратился к толпе:

— Мосци-панове! Кто устоял под Збаражем, тот устоит и в Каменце!

Согласно распоряжению Володыевского, отряд подъехал к вновь отстроенному женскому Доминиканскому монастырю. У маленького рыцаря в Каменце был собственный домик, но так как монастырь находился в укромном уголке, куда ядра не могли попадать, то он и предпочел поместить туда свою Басю, тем более что, считаясь благодетелем этого монастыря, он мог рассчитывать на хороший прием. И действительно, игуменья, мать Виктория, дочь Стефана Потоцкого, воеводы брацлавского, приняла Басю с распростертыми объятиями. Из этих объятий она перешла в еще более милые ей объятия — тетушки Маковецкой, с которой не видалась уже много лет. Обе они плакали, плакал с ними и пан стольник летичевский; Бася всегда была его любимицей. Едва обсохли слезы радостного волнения, как в комнату вбежала Кшися Кетлинг, и снова начались приветствия.