Пан Володыевский

Они двигались как необозримое море — поляшская пехота, янычары, спаги. Каждый паша вел войска своего пашалыка: здесь были жители Европы, Азии, Африки. За ними тянулся огромный обоз с возами, запряженными мулами и быками; этот бесчисленный муравейник людей, одетых в пестрые одежды, тянулся без конца. От рассвета до самой ночи шли они без устали, переходили с места на место, размещались по отрядам, проходили по полям, разбивали палатки, которые заняли такое огромное пространство, что с башен и самых высоких пунктов Каменца нельзя было разглядеть клочка земли, не занятого палатками. Казалось, что снег выпал и покрыл всю окрестность. Татары располагались лагерем при несмолкаемом грохоте выстрелов, ибо заслонявший эту работу отряд янычар не переставал стрелять в крепость, а осажденные отвечали пушечным огнем. Гремело эхо в скалах, дым поднимался кверху и застилал небесную лазурь. К вечеру Каменец был окружен такой сплошной массой, что разве что голуби могли ускользнуть из крепости. Перестрелка замолкла лишь с появлением первых звезд на вечернем небосклоне. В продолжение нескольких следующих дней с обеих сторон не прекращалась перестрелка, причинившая много вреда осаждающим. Стоило только янычарам собраться толпой на расстоянии выстрела, тотчас над стенами крепости взвивалось облако белого дыма, ядра попадали в янычар, и они рассеивались, как стая воробьев, когда в них выстрелят из ружья. Турки, должно быть, не знали, что в обоих замках и в самом городе были дальнобойные орудия, и слишком близко разбили свои палатки. По совету маленького рыцаря им не мешали это сделать; только когда во время отдыха солдаты, спасаясь от жары, попрятались по палаткам, со стен загрохотали неумолкаемые выстрелы. Наступал переполох: ядра разрывали полотнища, убивали солдат и отбивали обломки скал. Янычары в замешательстве отступали и во время бегства опрокидывали палатки, разнося всюду тревогу и страх. В минуту этой паники на них напал Володыевский со своей конницей и рубил их до тех пор, пока им не пришли на помощь значительные отряды конницы. Канонадой распоряжался Кетлинг, а находившийся с ним ляшский войт Киприян причинил неприятелю огромный урон. Он сам наклонялся над каждым орудием, сам прикладывал фитиль; потом, защищая глаза рукой, смотрел на последствия выстрела и радовался, что его работа так полезна. Но и турки копали апроши, возводили окопы и размешали на них тяжелые пушки. Но прежде чем они начали из них стрелять, приехал турецкий посол и, прикрепив к длинной тростниковой палке письмо султана, показал его осажденным. Высланные из замка драгуны схватили его и повезли в крепость. Султан предлагал городу сдаться, превознося до небес свое могущество и великодушие. «Войско мое, — писал он, — может быть с листьями древесными и песком морским сравнимо. Взгляните на небо и, когда увидите бесчисленное множество звезд, тогда устрашитесь и скажете один другому: такова сила правоверных. Понеже я выше всех иных царей и внук истинного Бога, то во имя его и начинаю все свои дела. Знайте, что гордых я ненавижу, а потому, не сопротивляясь моей воле, сдайте город. Если вы будете сопротивляться, все погибнете от меча, а против меня ни один голос человеческий не смеет подняться». Долго обдумывали, какой ответ дать на это письмо, и отвергли неприличный совет пана Заглобы: отрубить собаке хвост и послать его вместо ответа.

Послали, наконец, ловкого человека — Юрипу, хорошо говорившего по-турецки, с письмом следующего содержания: «Мы не хотим прогневать султана, но и не обязаны ему повиноваться, ибо присягали нашему королю, а не ему. Каменца не отдадим, мы клялись до смерти защищать крепость и церковь». После этого ответа офицеры разошлись по стенам. Воспользовавшись этим, епископ Ланцкоронский и генерал подольский отправили другое письмо султану, прося у него перемирия на четыре недели. Когда слух об этом разнесся по крепости, поднялся шум и звон сабель. «Так вот как, — говорили воины, — мы здесь стоим у пушек, а там у нас за спиной посылают письма без нашего ведома, хотя мы имеем право голоса». И как только протрубили вечернюю зарю, офицеры толпой отправились к генералу, во главе с маленьким рыцарем и паном Маковецким; оба они были огорчены тем, что случилось.

— Как же это так! — воскликнул стольник латычевский. — Ужель вы уже думаете о сдаче, раз отправили посла со вторым письмом? Почему же это случилось без нашего ведома?

— Конечно, — сказал маленький рыцарь, — если мы были вызваны на военный совет, то без нас письма посылать не годилось. О сдаче города мы здесь говорить не позволим; кто желает этого, пусть сложит с себя власть.

Сказав это, он грозно зашевелил усиками; это был солдат, необыкновенно почитавший дисциплину, и ему было очень тяжело противоречить начальству. Но ввиду того, что он поклялся защищать замок до последней капли крови, он полагал, что говорить иначе он не может.

Генерал подольский смутился и ответил:

— Я думал, что это было с общего согласия.

— Нет нашего согласия. Мы хотим здесь погибнуть! — воскликнуло несколько голосов.