— Ах, Михалок, так хорошо, так хорошо. Слышал ты, что там сейчас пели?
Тут она повторила слова песенки:
Они замолчали на минуту; молчание это прервал маленький рыцарь.
— Баська, — сказал он. — Слушай, Баська!
— Что, Михалок?
— По правде сказать, нам ужасно хорошо с тобой, и я так полагаю, что если б кто-нибудь из нас погиб, то другой страшно бы тосковал.
Бася прекрасно понимала, что если маленький рыцарь говорил, «если б кто-нибудь из нас
— Михал, пожалей ты и себя и меня!
Голос маленького рыцаря был несколько взволнован, хотя и спокоен.
— Видишь ли, Баська, ты не права, — сказал он, — ибо если рассудить, то что такое наша жизнь? Кого может удовлетворить здесь счастье и любовь, когда все это здесь так непрочно, как засохшая ветка, ведь правда?
Бася затряслась от рыданий и принялась повторять:
— Не хочу! Не хочу! Не хочу!
— Клянусь Богом, ты не права, — повторил маленький рыцарь. — Вот видишь, там вверху, за ясной луной страна вечного блаженства. Вот о каком счастье ты мне говори. Только тот, кто попадет туда, отдохнет по-настоящему, словно после долгой дороги, и не будет знать забот. Когда придет мой черед (а для солдата ведь это дело обыкновенное), ты сейчас должна сказать сама себе: «Михал уехал, правда, далеко, гораздо дальше, чем отсюда до Литвы, да это ничего, я за ним поеду!» Баська, ну тише, не плачь! Кто из нас первый уедет, тот другому квартиру приготовит, вот и все!
Тут перед ним, как перед ясновидящим, открылась завеса будущего, он поднял глаза к лунному сиянию и продолжал:
— Что есть жизнь земная? Допустим, что я уже там, и вдруг кто-то стучит в небесные врата. Святой Петр отворяет, я гляжу: кто же это? Моя Баська! Господи! Вот я брошусь к ней, вот крикну!.. Слов не хватит! И не будет там слез, только вечное веселье, и не будет ни язычников, ни пушек, ни мин под стенами, только счастье и спокойствие. Баська, помни:
— Михал, Михал! — повторяла Бася.
И снова наступила тишина, нарушаемая только отдаленным, однообразным звуком ломов.
Наконец Володыевский сказал:
— Баська! Будем молиться!
И эти две души, чистые, как слеза, стали читать молитву. По мере того, как они молились, на них нисходило спокойствие, потом их стало клонить ко сну, и они проспали до рассвета.
Пан Володыевский еще до утренней зари проводил жену до моста, соединявшего старый замок с городом, и сказал на прощание:
— Помни, Баська: это ничего!
XIX
Тотчас после утренней зари оба замка и город дрогнули от грохота выстрелов. Турки уже вырыли ров вдоль замка длиной в полтораста саженей, а в одном месте они уже подошли к самой стене. Обстрел стен с окопов не прекращался. Осажденные делали прикрытия из кожаных мешков, набитых шерстью, но так как с шанцев летели фанаты, то около пушек погибало много народу. У одного орудия сразу было убито шесть человек из пехоты Володыевского, у других орудий то и дело падали пушкари; к вечеру все убедились, что держаться дольше невозможно, тем более что каждую минуту могли взорваться мины. Поэтому ночью, при неумолкающей пальбе, перенесли пушки, порох и съестные припасы в старый замок. Он был построен на скале и мог дольше выдержать осаду, к тому же под него труднее было подкопаться. Когда на военном совете спросили мнения Володыевского, он сказал, что если только никто не будет начинать переговоров, то он готов защищаться в замке хоть целый год. Слова его разошлись по всему городу, и горожане ободрились: все знали, что маленький рыцарь сдержит свое слово, даже если бы ему пришлось поплатиться жизнью. Покидая новый замок, подвели мину под оба бастиона и переднюю часть замка. Мины взорвались около полудня, но они не причинили большого урона туркам: они помнили вчерашний урок и не решались занять оставленное поляками место. Зато фасад замка и оба бастиона представляли гигантский вал развалин. Эти развалины, правда, затрудняли доступ к старому замку, но зато лазали превосходное прикрытие для стрелков и особенно для рудокопов, которые, не испугавшись вида каменного утеса, принялись подводить новую мину. За этой работой следили искусные инженеры, валахские и венгерские, состоявшие на службе у султана, и дело пошло быстро.