Пан Володыевский

Волнение помешало маленькому рыцарю говорить, и поэтому, быть может, он и не заметил, что слова его не произвели особенного впечатления на Кшисю.

И опять наступило молчание, но на этот раз его прервала Кшися:

— Я буду стараться утешать вас, насколько сил хватит.

— Вот поэтому я и полюбил тебя так скоро, — ты с первого же дня стала залечивать мои раны. Чем я был для тебя? Ничем. А ты сейчас же пожалела меня, ибо много в тебе сострадания к чужому горю. Ах, как я благодарен тебе! Кто всего этого не знает, тот, быть может, будет осуждать меня, что в ноябре я хотел поступить в монахи, а в декабре собираюсь жениться. Пан Заглоба первый будет подшучивать надо мной, он любит при случае посмеяться, но пусть смеется на здоровье! Мне все равно, тем более что не тебя будут осуждать, а меня. Кшися подняла глаза к небу, подумала, а потом спросила:

— Разве мы непременно должны объявлять людям о нашем союзе?

— Как же иначе?

— Ведь вы через два дня уезжаете…

— Хоть и не рад, а должен!

— Я тоже ношу траур по отцу. Зачем посвящать в это других? Пусть договор останется между нами, — люди ничего о нем не будут знать до вашего возвращения.

— Значит, и сестре не говорить?

— Я сама ей скажу об этом, когда вы уедете.

— А пану Заглобе?

— Пан Заглоба станет на мне изощрять остроумие. Лучше ничего не говорить. Бася также стала бы ко мне приставать, а она последнее время какая-то странная, и настроение у нее такое изменчивое, как никогда. Нет, лучше не говорить!

Тут Кшися снова подняла кверху свои темно-синие глаза.

— Бог нам свидетель, а люди пусть ничего не знают.

— Я вижу, что ваш ум равняется вашей красоте. Согласен! Бог нам свидетель. Аминь! Обопрись на меня плечиком, ибо раз договор заключен, то это уже не противно скромности. Не бойся! Хотя бы мне и хотелось повторить вчерашнее, я не могу, — должен править лошадьми!

Кшися исполнила желание маленького рыцаря, а он сказал:

— Когда мы будем одни, называй меня по имени.

— Мне как-то неловко, — ответила она с улыбкой, — я никогда не решусь.

— А вот я же решился.

— Потому что вы рыцарь, пан Михал, вы храбрый, вы солдат…

— Кшися, любимая ты моя!

— Мих…

Но Кшися не решилась докончить и закрыла лицо рукавом. Спустя некоторое время пан Михал повернул домой. Они почти все время ехали молча, и только у ворот маленький рыцарь спросил:

— А после вчерашнего… помнишь?.. тебе было очень грустно?

— Мне и стыдно было, и грустно, и… как-то странно, — прибавила она тише.

И оба приняли равнодушный вид, чтобы никто не мог догадаться, что между ними произошло.

Но эта осторожность оказалась излишней: на них никто не обращал внимания.

Правда, пан Заглоба и пани Маковецкая выбежали в сени навстречу обеим парам, но все их внимание было обращено на Басю и Нововейского.

Бася вся раскраснелась, но неизвестно, от мороза ли, или от волнения, а Нововейский был как отравленный; тут же в сенях он стал прощаться с Маковецкой. Напрасно она удерживала его, напрасно и Володыевский, который был в прекрасном настроении, уговаривал его остаться ужинать, он отговорился службой и уехал.

Тогда пани Маковецкая молча поцеловала Басю в лоб, а та тотчас же побежала в свою комнату и не вышла к ужину.

Только на другой день Заглоба, поймав ее, спросил:

— А что, гайдучок, Нововейского как громом поразило?

— Ага! — отвечала она, кивнув головой и моргая глазами.

— Скажи, что ты ему ответила?

— Вопрос был короткий, потому что он не из робкого десятка, но и ответ был короток: нет!

— Ты прекрасно поступила. Дай тебя обнять за это! Что же, он с тем и уехал?

— Он спрашивал меня, не может ли он со временем надеяться. Жаль мне его было, но нет, нет и нет! Из этого ничего не выйдет.

Тут ноздри Баси зашевелились, она встряхнула головой и замолчала в грустном раздумье…

— Скажи мне, почему ты так сделала? — спросил Заглоба.

— И он об этом спрашивал, но напрасно; я ему не сказала и никому не скажу.

— А может, — спросил Заглоба, пристально глядя ей в глаза, — может, ты таишь в сердце чувство к кому-нибудь другому?

— Кукиш, а не чувство! — крикнула Бася. И, вскочив с места, стала повторять быстро, точно для того, чтобы скрыть свое смущение: — Не хочу пана Нововейского! Не хочу пана Нововейского! Не хочу никого! Чего вы ко мне пристаете? Чего все ко мне пристают?

И она вдруг расплакалась.

Пан Заглоба утешал ее, как умел, но она весь день была грустной и сердитой.

— Пан Михал, — сказал за обедом Заглоба, — ты уезжаешь, тем временем вернется Кетлинг, а ведь он красавец, каких мало. Не знаю, как там справятся с собой наши панны, но думаю, что по приезде ты их обеих застанешь влюбленными.

— Вот и прекрасно! — ответил Володыевский. — Мы и посватаем за него панну Басю!

Бася впилась в него глазами и спросила:

— А почему вы о Кшисе не позаботитесь? Володыевский очень смешался и ответил:

— Вы еще не знаете, что такое Кетлинг. Но узнаете!

— Почему же Кшися не может узнать? Ведь это не я пою:

Но и без кровиСтрелы любвиСердце сквозь латы пронзают…

Смешалась и Кшися, а маленькая змейка продолжала: