Пангея приветствует тебя

Тана раз за разом возвращалась к уцелевшему фрагменту воспоминаний. Бордовый ковер. Мертвая блондинка с разбитым лицом. И кто-то, чьего лица пока не вспомнить. Тот, кто убил. Его, судя по воспоминаниям, Тана тоже не боялась. Она просто была уверена в том, что ей ничто не угрожает, и хотела — искренне хотела — помочь тому неизвестному. Желание помочь и даже сострадание остались послевкусием воспоминания. Больше, увы, ничего.

Ни — кто, ни — откуда. Были ли дети — Тана помнила, что женщины могут производить на свет потомство. Будут ли дети здесь, учитывая обстоятельства.

И где это — здесь?

Само собой всплыло в памяти одно-единственное слово. Забвение. Иррациональный, первобытный страх перед заключенным в слове смыслом. Когда-то… Похоже, она очень боялась оказаться в Забвении, потому что, попав туда, никто уже не возвращался.

Вынырнув из тяжких размышлений, Тана огляделась — и, к собственному вялому удивлению, увидела неподалеку, на фоне безбрежного моря выжженной травы, нечто новое.

Редкий плетень, покосившийся, в прорехах, опоясывал две кривые лачуги, крытые вязанками сухой травы. Из крошечного и закопченного оконца к небу уходил густой дым. Дей-шан придержал коня у самого плетня. Тана вздрогнула, когда мужчина гаркнул во всю силу легких:

— Унла-заш! Унла-заш, ты здесь?

И снизошел до объяснения:

— Здесь живет старуха, которую когда-то выгнали из поселка. Она ведьма, к ней приходят Полночные.

Тана понятия не имела, что такое «ведьма», и кто такие «Полночные», но переспрашивать не стала. Тем более, что никто не откликнулся на рев Дей-шана.

Впрочем, это его не смутило.

— Унла-заш! — гаркнул он, — ты меня слышишь? Это Дей-шан! Духи тебя прибрали, что ль?

— Духи меня не тронут, а вот смерть за мной уже пришла, — услышала Тана сиплое карканье.

Следом появилась и хозяйка. Спина ее была согнута дугой так, что старая женщина была вынуждена постоянно задирать голову, чтобы смотреть перед собой. Длинные седые волосы висели пучками спутанной пакли, лицо казалось черным от въевшихся в кожу грязи и загара. Старуха подслеповато щурилась на непрошенных гостей, затем ее мутный взгляд переместился на Тану и словно прилип.

— Что тебе надо, Дей-шан? — она все еще держалась на расстоянии от плетня, словно тот мог ее защитить от двух вооруженых конников.

— Лошадей напоить и отдохнуть. Заплатим. Колодец твой, поди, не пересох еще?

— Чем заплатишь, Дей-шан? Честным железом? — проскрежетала хозяйка, ковыляя к калитке.

— Серебром, — тот пожал плечами, — причем здесь железо… Совсем старая из ума выжила.

— Куда красавицу везете? — между прочим осведомилась старуха, когда они спешились, — коней, вон, под навес.

— Не твоего ума дело.

— Воду из колодца сам доставай, стара я уже стала.

— Мыться хотим, — объявил Дей-шан, а Тана изумилась про себя — как, они здесь даже от грязи своей избавляются?

— Сами воду таскайте, — буркнула старуха.

Тану, подталкивая меж лопаток, завели в пустое жилище — если, конечно, это название было вообще применимо к помещению. Внутри глинобитные стены осыпались, обнажив плетение прутьев. Посреди, обложенный черными от копоти булыжниками, тлел костер, над которым был установлен такой же закопченный глиняный горшок с неведомым содержимым. У одной из стен, что дальше от входа, лежал ворох старых шкур. Там же, вдоль стены, были расставлены маленькие горшочки и кувшинчики, растрескавшиеся и грязные.

От дыма защипало глаза, Тана инстинктивно попятилась, но уперлась спиной в Дей-шана.

— Принеси воды, — кивнул тот Риэду, и продолжил, обращаясь к шаркающей у входа старухе, — а ты дай этой девке одежду.

— Степь с тобой, Дей-шан, — хмыкнула женщина, — откуда у меня…

— Давай сюда, знаю, что есть.

Старуха, недовольно бормоча под нос, похромала прочь. Дей-шан грубо развернул Тану к себе, и ей пришлось выдержать тяжелый, испытывающий взгляд.

— Я хочу, чтобы ты помылась, — его пальцы больно впивались в плечи, — попробуешь удрать — убью.

«Не убьешь», — она не стала опускать глаза. Просто стояла и смотрела в пронзительно-черные недобрые глаза человека, которому на сей момент принадлежала.

— Чего уставилась? — Дей-шан внезапно сорвался на крик, — не смей! Не смей на меня пялиться!

— Как пожелает господин, — промурлыкала Тана и принялась разглядывать носки своих башмаков, серые, с металлической искрой. Здесь подобных материалов она еще не встречала, и в памяти вновь всколыхнулся забытый страх перед Забвением.

Дей-шан взял ее за подбородок и развернул лицом к свету. Затем резко рванул ворот одежды, обнажая плечи и грудь.

— У тебя не было детей, — заключил он после беглого осмотра, — сколько тебе лет минуло?

— Я не знаю, господин, — ответила она, — я не помню себя.

— Ты выглядишь как молодая девушка, — продолжил Дей-шан, — но ты старше. Девушки боятся.

— Зачем мне бояться доброго господина?