Пани Зофья. Вы всё перепутали

Я пошла на остановку, потому что среди людей всегда безопаснее. Я шла из последних сил. За какие грехи я так мучилась? Мне был нужен отдых. Может быть, какая-нибудь поездка, например в Буско-Здруй? О, какой у них там прекрасный курорт! Одна женщина прислала оттуда открытку в клуб для пенсионеров, чтобы мы все ей завидовали. Чего у них там только не было! Обкладывали людей раскаленными камнями, поили водой, вонявшей тухлыми яйцами, и устраивали купание в липкой коричневой грязи. Уж я бы там пожила!

С другой стороны, меня очень удивляет, что люди отправляются на отдых в привлекательные места. Неделя-другая в роскоши, а затем мучительное возвращение к повседневной жизни и целый год жизни в серой действительности. Надо поступать с точностью до наоборот. Следует проводить отпуск в голоде, грязи и нищете, а по возвращении целый год наслаждаться и ценить то, что есть дома.

Я села в трамвай, и ничто больше меня не заботило, потому что в голове крутилась одна мысль и не давала покоя. Мне нужно было позвонить. Я нашла номер. Минуту я колебалась, но какого черта колебаться, если можно сделать что-то сразу? Все-таки раз уж я дожила до этих лет, мне многое можно простить.

– Алло, – сказала я в трубку. – Спишь?

– Еще нет, – ответил детский голос.

– А знаешь, что такое «Спокойной ночи, малыши»?

– Ты придешь к нам?

– Ну… думаю, да… Конечно же да. С удовольствием… если мама согласится.

– Сейчас?

– Нет, не сейчас, сейчас ночь.

– Сейчас не ночь, а вечер.

– Ты такой спорщик. Интересно, в кого ты такой?

– А завтра придешь?

– Посмотрим.

– Точно придешь?

– Хорошо. Я приду. Возможно, у меня будет немного денег, и я куплю тебе хороший подарок.

– Мне не нужно.

– Да это не проблема, мне начало везти. Нарисуй для меня что-нибудь, мне будет приятно.

– Сейчас нарисую.

– Сейчас иди спать.

– Я не хочу спать.

– Не могу больше говорить, иначе проеду остановку, а я это ненавижу.

– Пока, бабушка.

– Пока… дорогой.

Ох, черт, до чего же слезливой оказалась эта беседа! Я не хотела настраиваться на такой лад. Не сейчас. Не перед боем, который меня ждал. Потом – да. В юных есть надежда. Они еще не успели испортиться. Эту их наивность нужно холить. Если бы только она так не раздражала!

Я вышла из трамвая, потому что в связи с этими детьми мне пришла идея, где спрятаться.

Я очень редко ночевала вне дома. Однажды Хенрик возвращался с банкета поздно вечером в сопровождении друзей. Он упорно настаивал, что выпил одно пиво и стопку рома, но я слишком хорошо его знала. От него несло водкой, и я сразу поняла, что он напился. Я решила, что не собираюсь портить себе жизнь, становясь женой алкоголика, и ждать, когда вся наша семья сопьется. Я заявила, что съезжаю и чтобы он не искал меня, поскольку он все равно меня не найдет. Вместо того чтобы сразу же извиниться передо мной и попросить прощения, он обиделся. Утром он бы, наверное, извинился. Вечером, перед друзьями, он был чванливым. Так что я настояла на своем. Сказала, что ухожу и больше не вернусь. Когда это, наконец, до него дошло, он чуть с ума не сошел. Он звонил и искал меня везде, но не мог найти. Я вернулась сама, потому что соскучилась.

Когда он исчез, я тоже чуть не сошла с ума. Я звонила везде и искала его… и я тоже не могла найти его.

Раньше здесь была детская больница. Я надеялась, что ее не превратили в банк, отель или гипермаркет.

К счастью, больница была на месте. Наверное, недолго ей осталось здесь быть. Я пересекла двор и вошла в старое здание, которое едва помнила с прежних времен. Я села в лифт и поднялась на самый последний, четвертый этаж.

В коридоре были только одна мать с маленьким плачущим ребенком на руках и медсестра с подносом лекарств.

Я вошла в первую палату справа. Тут мало что изменилось. Все кровати были разные. Маленькие, большие, старые, новые. Все они были заняты. Почти у каждой сидела какая-нибудь женщина. Одна с термосом, другая с книгой. Они были похожи на собак, стерегущих свое логово. Когда я появилась в дверях, они бросили на меня взгляд, но тут же вернулись к своим делам. Делали вид, что двух квадратных метров, выделенных для матери и ребенка, было достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно среди остальных людей.

Рядом с кроватью у окна никого не было. На ней лежал подросток с ногой в гипсе.

– Сколько тебе лет? – спросила я, когда подошла и убедилась, что он не спит.

– Четырнадцать, – ответил он. – А в чем дело?

– У тебя есть мама?

– Зачем вам?

– Как тебя зовут?

– Почему вы спрашиваете?

– Мне нужно знать, – сказала я приглушенным голосом.

– Что-то случилось? – спросил он обеспокоенно.

– Спрашиваю, как тебя зовут.

– Земовит Завжикрай.

– Красиво как.

Я вышла, оставив удивленного подростка. В конце коридора находилась сестринская. Из нее пробивался свет, мерцавший на полу коридора. Я ужасно устала, но, к счастью, мне даже не пришлось говорить, зачем я пришла. Медсестры, ежедневно повторяя один и тот же ритуал, сразу поняли, что мне нужно.

– За раскладушкой? – спросила невысокая женщина в очках с толстыми стеклами.

– Пожалуйста, – ответила я, с удовольствием думая об отдыхе и о том, как вытяну свои кости.