Пансион Евы

Желание испытать те же приключения, что и с Анжелой, только с другой женщиной, неотвязно преследовало Ненэ, хотя не прошло и месяца со дня отъезда кузины.

На протяжении всего дня, утром, когда он ехал на автобусе в гимназию Монтелузы, и вечером, когда возвращался, когда делал уроки вместе с Чиччо, во время прогулок с друзьями и во время посещения кинотеатра, он беспрестанно думал об этом, эта мысль занозой сидела в его голове. По субботам Ненэ обычно ходил на собрания юных фашистов, а потом изнурял себя до безумия на спортплощадке: прыгал с шестом, через козла, лазил по канату, бегал стометровку, и чего только не делал, чтобы к вечеру добраться до дому смертельно уставшим и моментально заснуть. Не тут-то было. Ломаный, переломанный, живой или мертвый, но едва Ненэ ложился в постель, как его начинало крутить.

В мозгу внезапно возникали отчетливые воспоминания, как в тот раз Анжела стояла нагая перед ним. Будто мистический проектор прокручивал фильм, проецируя кадр за кадром на стену перед кроватью. Вот она опускает руку и открывает груди. Безупречные, круглые, манящие, как на гравюрах. Вот она убирает руку с лобка. Тончайшие ощущения, такие нежные и пронзительные, которые он испытывал, лаская ее плоть, возвращались снова и снова, будили в нем безумные желания, заставляли задыхаться.

Сны, однако, не приносили облегчения. Во сне Ненэ являлась то сестра Чиччо, то голая Анжела. Девушки гладили его, обнимали. На Ненэ налетал теплый сладостный ветер, он подхватывал его, уносил вдаль, то убаюкивая, то швыряя глубоко в пропасть. На зеленой шелковой траве распускались розовые цветы, и роса на их лепестках была похожа на капельки воды вокруг темно-розовых женских сосков. Ветер шевелил кроны деревьев с серебряной листвой, листья трепыхались на ветру, дрожали, тряслись, как плотные женские груди, Ненэ срывал эти листья, и в его ладонях они превращались в упругие полушария. «Расслабься», — шептал жаркий ветер, деревья с серебряными листьями превращались в обнаженных девушек. Они сцеплялись за руки и со смехом водили вокруг него хоровод, шепча «расслабься», а потом прижимали его руки к своим грудям, к бедрам… Ненэ просыпался в липкой лужице и, стыдясь непонятно чего, прокрадывался в ванную. Видения не отпускали.

Иногда перед сном, не в силах противостоять истоме, Ненэ запирался в ванной, вооружившись томиком Ариосто. Он надеялся утешить себя. Гравюры Доре служили неважной заменой живой женской плоти, но неясное пугающее томление, которое так жгло его изнутри, на время отпускало.

— Чиччо, я никак не могу уснуть по ночам.

— Когда совсем не вмочь, попробуй успокоить себя руками.

— Один раз попробовал.

— И что?

— Мне не понравилось. Сначала было смешно, а потом стало совсем грустно.

— Чудак ты человек, Ненэ. Но ты все-таки сумел заснуть?

— Да.

— Ну вот, видишь, помогает. Ты хотя бы будешь спать нормально.

Как-то вечером Джаколино, которого они не видели целую неделю, заявился к друзьям с отросшей бородой и усами. Хоть ему и было семнадцать лет, но выглядел он на все двадцать.

— Ну, что скажете? Если я пойду туда вот так?

— Пойдешь куда?

— В «Пансион Евы». Может быть, они примут меня за совершеннолетнего, ведь там не надо предъявлять документы, я пройду без проблем.

— А если тебя расколют?

— Ну, выгонят, в крайнем случае отцу пожалуются. Попытка не пытка!

И у него таки получилось! На следующий день Джаколино, переполненный восторгом, рассказал друзьям все, вплоть до мельчайших подробностей. Ненэ не был завистником, но с того раза зависть поселилась в нем и начала его пожирать.

Джаколино рассказывал, что он был с одной проституткой, которую звали Дзуна. Она была безумно красива и говорила по-итальянски. Дзуна сама раздела его, а потом, усадив голого Джаколино на кровать, стала исполнять нечто вроде танца, оглаживая себя по груди и бедрам. Так, танцуя, она сначала скинула свой халатик, потом повернулась спиной и медленно-медленно расстегнула лифчик. Лифчик упал, а Дзуна, не прекращая танца, приблизилась к Джаколино и потерлась грудями о его лицо. Тот вцепился в ее бедра, и тогда девушка попросила его снять с нее трусики. Когда девушка оказалась полностью раздета, она легким толчком опрокинула парня на кровать и сама села на него сверху… Так вот, после того, как все произошло, он ее помыл, а потом…

— Постой, — перебил Ненэ. — Ты что, ее мыл?

— Ну, таким дезинфицирующим средством, марганцовкой, кажется. Мамма миа, какие у нее были сиськи! Я тут же захотел вдуть ей еще разок.

— И что, удалось?

— Нет. Дзуна мне заявила, что в таком случае надо платить двойной тариф. Денег у меня не было, и я ей пообещал, что вернусь на следующий день, то есть сегодня. Но она мне сказала, что ее пятнадцать дней уже закончены и сегодня она уезжает. Ничего не поделаешь. Главное, что меня впустили, и теперь там меня уже знают.

Ненэ и Чиччо почти одновременно задали один и тот же вопрос:

— Какие еще пятнадцать дней?

— Каждые пятнадцать дней шестерых проституток из «Пансиона Евы» меняют. Их увозят в другой бордель, а девушек из того борделя привозят сюда.