Пансион Евы

Родители Агаты умерли, когда она была еще совсем маленькой, и ее отдали в иезуитский приют в Сиракузах. Подросших воспитанниц отцы-иезуиты распределяли по детским домам в качестве учителей и воспитателей. Война, голод и бомбежки непрестанно увеличивали число питомцев в сиротских приютах. Агата учила детей младших классов читать и писать, а также, как это ни странно, преподавала физкультуру.

— А что тут странного? — удивлялась Агата. — В иезуитском колледже гимнастика была таким же важным предметом, как катехизис или латинский язык. «Слово Божье много весит, поэтому его должны нести пастве крепкие люди, — любил повторять отец Томмазо, — в здоровом теле здоровый дух». И заставлял выполнять упражнения с палкой, с обручем, со скакалкой, а также особую дыхательную программу.

Так и случилось, что Агата обратилась к Джаколино с просьбой помочь ей провести соревнования по игре в мяч. Поскольку в самом приюте спортивной площадки не было, состязания решили устроить за городом, на лугах. Так было даже безопаснее — меньше вероятности, что вражеская авиация полетит бомбить безлюдные поля. Начальница приюта, матушка Фиорентина, узнав, что Агату будет сопровождать сын самого дона Стефано Джаколино, без колебаний дала свое разрешение. В общем, намечалось нечто среднее между походом, пикником и футбольным матчем.

Ранним утром Джаколино прибыл к приюту с тяжелой походной сумкой, в которой лежали добытый им неизвестным (ха-ха, известным! у немцев, через папу) способом провиант. День обещал быть жарким и безоблачным. У входа его встретила Агата с дюжиной своих учеников — мальчиков и девочек, которых она водила в церковь на первое причастие. У мальчиков за плечами были небольшие холщовые вещмешки, сшитые, по-видимому, в самом приюте, с сухим пайком и бутылками воды. На Агате было длинное летнее платье и непременный платок, только более легкомысленного, нежно-голубого цвета.

— Энцо! — радостно воскликнула она, увидев юношу. Джаколино с великим трудом удержался от желания заключить Агату в объятия, но, покосившись на ребят, с важным видом отвечал:

— Здравствуйте, дети!

Агата построила своих учеников в пары, пересчитала их, и процессия двинулась за город. Через полтора часа они дошли до уютного места рядом с оливковой рощицей и расположились на траве. Джаколино разбил ребят на две команды, шестеро против шестерых, по-честному — не больше двух девочек в каждой команде, обозначил ворота и начал игру. Сам Джаколино выполнял роль арбитра и громко свистел в два пальца, потому что свистка они так и не нашли. Агата активно болела, хлопала в ладоши, смеялась, и Джаколино время о времени ловил на себе ее внимательные взгляды.

Матч закончился с ничейным счетом. Мальчики улеглись на траве, девочки собирали цветы, кто-то ловил бабочек. Агата разложила на чистом куске материи помидоры, сыр и резала принесенные Джаколино буханки. Сам же Джаколино развел небольшой костер, насадил на прутики сардинки и слегка обжаривал их на открытом огне. Агата присела рядом с ним на траву.

— Ты не жалеешь, что я тебя сюда вытащила? — спросила девушка. — С ребятами столько хлопот.

— Нет, что ты! — откликнулся Джаколино. — Мне нисколько не в тягость. Даже хорошо, что мы с детьми.

— У нас будет много детей, — сказала Агата, склонив голову ему на плечо.

Ненэ ходил по вечерам к Джованне ужинать, но прежде они шли в спальню и предавались любви. Недолго и поспешно, минут десять, будто кто-то мог их застукать. И только после этого ели, не выходя из спальни.

Часто и весьма охотно Ненэ любил ее еще раз перед уходом, уже стоя в дверях одетый.

Чиччо пристрастился к заключению самых неожиданных пари: «Спорим, что я съем всю эту рыбу, полкило, живьем. Только без костей. Спорим?»

И съедал!

«Спорим, что я поднимусь по лестнице на четвертый этаж на руках?»

Этот спор, он, правда, проиграл — на седьмом пролете руки не выдержали.

А однажды Чиччо с вызывающим видом заявил:

— Спорим, что я справлю и большую, и малую нужду в воскресенье утром, прямо на площади, перед входом в ратушу?

— И по-большому, и по-маленькому?

— Да.

— Среди бела дня?

— Среди бела дня.

Друзья поспорили. В воскресенье они отправились в кафе «Кастильоне», что находилось на площади напротив ратуши, расположились за столиком и взяли по мороженому. И, как нарочно, в этот самый момент началась бомбежка.

— Пошли в убежище, вон что делается, — предложил Джаколино.

— Сидеть! — приказал Чиччо.

Земля содрогалась, серый дым проникал в помещение. Очевидно, неподалеку обрушился дом. Вокруг не было ни одной живой души. Еще одна бомба упала прямо на здание метрах в двадцати от них, стены заволокло дымом и пылью. Ребята закашлялись, в этом смраде можно было задохнуться. Стены кафе сотрясались.

— Парни, нас сейчас грохнут, — взмолился Джаколино.

Тогда Чиччо поднялся и медленно пошел к ратуше. Он остановился у колонн, расстегнул штаны, не торопясь, спустил трусы и присел. Вокруг рвались бомбы, раздавались очереди, в воздухе свистели осколки, летели камни, кирпичи, стекла и обломки мебели, а Чиччо уверенно выигрывал пари.