Пантера - ярость и страсть

- Где там! - махнул он морщинистой лапкой. - Они вон какие бугаи здоровенные, с ними никакого сладу нема, а как понажираются, так и вовсе хоть беги к пруду и топись. Мотай лучше отседова подобру-поздорову.

- А эта Зойка, сколько ей лет? Она местная?

- Не, не здешняя. Приехала год назад с этими бандитами и давай все скупать. Каких-то хохлов наняла, они им эту домину отгрохали. Молодая еще совсем, как ты вот будет. Но задиристая - спасу нет! - Он покачал головой, шейные позвонки его подозрительно захрустели, но голова, к счастью, не упала. Тяперича вся деревня, почитай, под ней ходит. Правления у нас нет, милиции тоже, вот она и хозяйничает на всех правах. -Что захочет - отберет, а нет, так просто сломает. Все ей нипочем, лярве бесхвостой. Скоро вот приедет и начнется шабаш...

- Так ее сейчас нет?

- Нету. С утра еще на своей белой "Мерседесе" в город укатила. Во, глянь, уже и баньку затопили, вишь, дым повалил? Значит, скоро будет. Они завсегда к ее приезду баньку готовят. Она их гоняет, как Сидоровых коз, бандитов этих, а они ее боятся почему-то пуще огня.

- Что ж в ней такого страшного?

- Да ничего вроде, однакось боятся. Глаза у нее недобрые. Бабка Горошиха сказывала, что у ней глаз дурной, ведьма, стало быть, во как!

- А зачем она землю взяла, если ничего не выращивает?

- А кто ее, паскуду, знает? Как арендовать, так деньги были, а как семян купить, так, говорит, денег-то и нету. А откуда этим деньгам взяться, если они жрут целыми днями да девок тискают? Не-ет, не выйдет из нее толковой фермерши, помяни мое слово. Пока урок ентих не прогонит от себя - нечего и говорить. Я в ГУЛАГе двенадцать лет промаялся, на Колыме, так там вот точно такие урки у нас были - злые, здоровые и бессовестные. Нелюди они, точно тебе говорю. Я эту породу знаю...

- Скажи, деда, а что это вообще за деревня и как далеко от Москвы?

- Как же это ты не знаешь? - удивился он, а потом махнул рукой, мол, что с меня взять, приезжей. - Рябуховка это, сорок километров от столицы в сторону Тулы, да еще пять по грейдеру.

- Спасибо за рассказ, дедушка. - Я поднялась. - Пойду я, попробую тот дом, что ли, поджечь, как считаешь?

- А что им дом - тьфу! Новый построют. Не лезь на рожон, девка, беги отседова, пока тебе самой хвост не поджарили. Тут тебе никто не поможет, они словно звери бешеные, парни эти. Околдовала она их, не иначе. В том месяце вон одну девку апосля бани опозорили, прямо голяком из деревни выгнали. Так, говорят, до дома и добиралась.

- А у тебя случайно ружьишка не найдется? - вкрадчиво спросила я, осененная гениальной мыслью.

- Может, и есть, а на что тебе? - лукаво прищурился старый.

- Да ворон пострелять хочу, - заулыбалась я. - Давно мечтала.

- Ишь какая - ворон пострелять, - проворчал он. - Смертоубийство небось затеяла. Грех это, девка, нехорошо живых людей в гроб загонять... Вон, за спиной у тебя, на стенке, висит под кожухом. Да заряженное, не балуй, а то сама еще покалечишься...

- Спасибо, деда! - Я вскочила и пылко расцеловала его в сморщенные щеки.

Двустволка действительно оказалась заряженной. Это было очень древнее ружье с засаленным от долгого употребления прикладом и расщепленным цевьем, но вид у него был вполне внушительный и грозный. Осмотрев его, я спросила:

- А патроны еще есть?

- А как же. Вон там, в коробке под лавкой у печи. Все на кабана. Возьми пачку, да только гильзы потом верни, я их снова набью. Вдруг после тебя еще кто заявится... Мне для доброго дела ничего не жалко, лишь бы польза была. Ну, иди уже с Богом.

Я выглянула в окно. Машины стояли во дворе, у дома не наблюдалось никакого движения, все тихо и спокойно, и где-то там, в его недрах, маялся бедный Валерик, которого мне нужно было вырвать из грязных лап этих ублюдков и при этом желательно со всеми конечностями, включая самую интимную.

- Слышь, деда, тебя как зовут? - спросила я.

- Митрофан Дмитрии, а на что тебе?

- А я - Мария. Есть чем записать?

Он выдвинул шкафчик стола, вытащил огрызок химического карандаша и старую тетрадку в клеточку. Я написала номер телефона офиса.

- Вот что, Митрофан Дмитрич, если меня, не дай Бог, прикончат, то позвони как-нибудь по этому телефону, что, мол, так и так, легла на поле боя за счастье простых колхозников и всего остального человечества. Сделаешь?

На глаза старика навернулись слезы, он заморгал, вытер их маленьким кулачком, шмыгнул носом и пробормотал:

- Сделаю, почему нет. Могу и схоронить, если скажешь. У нас тут кладбище недалече и места много, не то что в Москве - там ни жить, ни умереть негде, сказывают...