Пантера, сын Пантеры (СИ)

Галиен, как и все его сотоварищи, любил богатые одежды, притирания, драгоценные черные клинки, одетые золотой чеканкой и упрятанные в ножны из узорной кожи — а Нарджис только смеялась над этим. Ее одежда и обычай были куда бедней даже тех, что приняты среди незамужних охранительниц трона. Иноземке такое прощали, думая, что она выхваляется по молодости, — так молодой солдат нарочно трет камнями свое обмундирование, чтобы казаться бывалым, полагали они. Только Нарджис никогда не притворялась никем, кроме самой себя.

Язык Галиена был изыскан — она подцепляла на своем пути все народные словечки, те арготизмы, которыми щеголяют молодые, чтобы отмежеваться от старших. Галиен, начитанный во всякой книжной старине, говорил, когда они с Нарджис сошлись ближе, что как у немецких фрау было три главных «К» (с четвертым) в жизни, K;chen, Kinder, Kirchen и в придачу Kleiden — то бишь кухня, дети, церковь и платья — так и у нее, только другие: Круто, Клёво, Классно и в придачу Кайф.

Нарджис же слегка потешалась над манерностью и женственностью Галиена, хотя оба они знали, что не брутальные самцы двадцатого европейского века, а изысканные кавалеры века восемнадцатого являли собой истинные чудеса галантности и мужества. Поистине, чтобы быть взаправдашним рыцарем, стоит поступиться видимостью!

Впрочем, Гали был так явно непохож ни на какого мужчину, что всерьез смеяться над этим было бы откровенной издевкой.

У Нарджис был диковатый взгляд птицы в неволе, хотя никакого плена не было в Сирре ни для кого. Просто оба они с Галиеном принуждены были существовать среди дружелюбных чужаков. Галиену, возможно, пришлись бы по сердцу кроткие и отважные скандинавские девы, но сиррские женщины при всей своей доброте были коварны и умудрены в своем коварстве, желая брать мужчин, зачинать плод и властвовать посредством и во имя своих детей. Они были поистине сотворены из слишком тугого материала! Нарджис нужны были мужчины свирепые и утонченные в одно и то же время, но идеалом сиррийца был мудрый воин, что не убивает.

Поистине, если бы Гали был женщиной, а Нарджис — мужчиной, они были бы подстать друг другу. Он говорил себе, что плотские радости мог бы получить только от мужчины, дитя — от каждой из женщин Сирра, весьма умудренных в благородном деле зачатия, но поистине любить смог бы одну Нарджис, как если б она была единственной в мире.

Однако на ней был для него запрет — нечто невыразимое говорило ему, что они двойники; ее же и не тянуло к нему иначе как к другу.

Так они и жили, как двое детей, высились, как две башни, горделивые в своей самодостаточности. Позже он стал главой мужской охраны, она — женской. Он был кроткий мститель, не любивший оружия, она — воинственная амазонка, украшавшая себя острым железом.

Так еще говорили в Сирре о молодом Гали: среди воинов — эфеб, среди аскетов — атлет, среди мудрых — насмешник. Уже одно то, что он рос вместе с отчаянной Нарджис, было способно бросить его в мужские объятия. Он был древесиной, кольцом древней силы, которое наросло вокруг изначального ядра, бывшего Нарджис, и в этом угадывался исток его фатального тяготения к ней. В плоть его была впечатана ее плоть, тело его несло в себе жажду Нарджис, девочки, зачатой под светом драконьей луны, Dragon Moon, чье рождение в Библе и перенесение в Сирр было колдовским. Девочка была печатью, руной и мандрагорой, Альрауне. Гоноболью — голубикой — но также сизой «изабеллой», виноградом с несравненным запахом. По всему телу был к нее голубоватый, сизый пушок. В играх он, уходя от Нарджис, вечно и обреченно искал ее одну, оживший символ тайны и Голубой Цветок, рождающий Голубую Ягоду, в одно и то же время ее дочь и ее саму.

Есть такая сиррская игра в игре — «Сокруши дом», где Дом представлен двойной башней, Вавилонской башней человеческой гордыни. Сокрушение Дома — то же, что сокрушение и уничтожение своей человеческой гордыни и самости.

В этой игре произошло то, что было с ними двоими, — или в жизни?

Некто намекнул Нарджис, что Гали — и она с ним — перевернется и обратится сердцем, душой и плотью в достохвальную и законную сторону, если она позволит срезать две его косы, подобные тем, что носят в ее стране следующие по пути воина, однако в Сирре своею длиной приличные только невесте на выданье. Дескать, двумысленность естества Гали происходит от убранства его волос. Сама Нарджис-хатун, кстати, переплетала голубоватые вьющиеся волосы в девяносто девять косиц, чтобы выпрямить и придать им силу, необходимую при боевом ударе особого рода; это скорее приличествовало мужу, чем той, кем она являлась.

Итак, Нарджис поверила чужим словам и тайно допустила к спящему Гали человека с особенным лезвием (простое не брало его волосы), И вот: тогда ушла вся сила из его рук и тела, и соглядатаи Библа, которые как раз и подали коварный совет, связали Гали и увезли в свой двубашенный Дом, где приковали к стальной оси одной из башен. Это было коварством, которого до сих пор не знали в Сирре!