Папа сожрал меня, мать извела меня

Психея была права, рубашка не понравилась бы Купидону, даже при том, что подходила под цвет его глаз и была ему впору. Он увидел бы в рубашке символ каких-то обязательств, а их Купидон боялся; у него имелись сложности даже с обязательствами перед собой. Каждодневная работа отнимала у Купидона много сил. Он был одаренным актером — играл в студенческом театре колледжа и привлек внимание немалого числа агентов, — однако страшился полностью посвятить себя искусству, потому что мог потерпеть неудачу. После колледжа он ходил на прослушивания, но безуспешно. Стал слишком много пить. В конце концов, агент Купидона указал ему на дверь. Теперь Купидон не пил, но в театр даже не заглядывал — совершенно нет времени, говорил он, да и устаю я на работе. Он был привязан к Психее, любил проводить с ней время, однако она немного пугала его. Присылала ему такие страстные стихотворения ее любимых поэтов — Пабло Неруды, Сапфо, — а ведь толком его не знала! Казалось, она стремится вытащить его под свет дня, разодеть, словно куколку, и пойти гулять с ним всем напоказ. У того, что он приходил к ней в темноте, имелась своя причина. И состояла она не в том, что Купидон, как подозревала Психея, стыдился показаться с ней на людях (после всех ее неудачных отношений с мужчинами, она несколько утратила уверенность в своей привлекательности), не в том, что ему не хотелось увидеть ее при солнечном свете, и не в том, что, как личность, она его не интересует — есть кому вставлять, и ладно. Нет, он считал, что в темноте сможет крепче держаться за себя. Затеряться в ком бы то ни было Купидон отнюдь не желал. Он знал, что это такое — пойти на свидание с женщиной, а потом встретиться с ней и на следующую ночь, и на следующую. После четвертой или пятой такой истории, Купидон понял, как хорошо ощущать себя совершенным невидимкой. Потому-то он и приходил к Психее только ночами. Чтобы не затеряться в ней. В темноте он уже невидим, а значит и исчезнуть не может. Вот он и требовал, чтобы Психея никогда не пыталась увидеть его при свете.

У Психеи имелся психоаналитик, и потому она сознавала, что много чего проецирует на личность Купидона. И то, что он приходил к ней только ночами, позволяло ей проецироваться на него даже сильнее. При нем она чувствовала себя слепой, перепуганной — как в детстве, когда во время игры в прятки ей завязывали глаза. «Оно».

Как-то ночью Купидон заснул, утомленный любовью, и у Психеи зародилась надежда, что он проспит до утра, и ей удастся увидеть его лицо, и они пойдут завтракать. Долго она пролежала без сна, глядя на часы, ожидая рассвета. В комнате было жарко и душно. И наконец, Психея поняла, что больше ждать не может. Встала, зажгла свечу, вгляделась в спящего Купидона. И увидела, что он вовсе не зверь, как она иногда подозревала, касаясь его мохнатой груди или отверделого члена (не то чтобы она отступилась, окажись Купидон зверем; ей все равно хотелось бы покупать ему еду и пищевые добавки — может быть, даже больше пищевых добавок! — и выходить с ним, чтобы позавтракать, в город), — не зверь, но, как она и думала, — большой, красивый мужчина с глазами, похожими на синие ирисы. Выглядел он в точности, как на сетевых фотографиях. Психея затаила дыхание, на глаза ее вдруг навернулись, словно от острой боли, слезы. Но тут капля воска упала со свечи на грудь Купидона, прямо над сердцем. Он проснулся и увидел, что Психея разглядывает его. И столько любви и желания светилось в ее глазах, что Купидон испугался. Ему захотелось удрать.

— Ты любишь меня совсем не так сильно, как я тебя, — закричала Психея, увидев в его глазах испуг. — У меня уже были такие отношения. Я больше так не могу.

Это испугало Купидона еще сильнее, и он сказал:

— Я не знаю, что я к тебе чувствую. Я привязан к тебе, мне нравится быть с тобой, но больше ничего я не знаю. Ни с кем другим я не встречался.

— Встречался? — завопила Психея, все чувства которой исковеркались страхом.

Купидона это рассердило. Он заговорил медленнее.

— Нет, Психея. Не встречался. — А затем равнодушно добавил: — Хоть и мог бы выпить с кем-то чаю, если бы представился случай.

— Чаю? — крикнула Психея. — Что значит «выпить с кем-то чаю»? Иносказание такое, да? Сказал бы уж сразу — «посношаться»! Я так не могу.

Слова «я так не могу» Психея произносила слишком уж часто, — всякий раз, как пугалась за свои отношения с кем-то, — а после сожалела об этом, потому что услышавший их мужчина тут же решал, что и он «так» больше не может.

— Я не могу продолжать этот разговор, — сказал Купидон.

— Постой, — попросила Психея; адреналина у нее в крови поубавилось, она поняла, что зашла чересчур далеко, как бывало и с другими мужчинами, и поправить ей, наверное, ничего уже не удастся. — Я просто хочу сказать, что ты чудесный, мне кажется, и я вовсе не хочу, чтобы мы обижали друг дружку. Ни ты, ни я не правы и не виноваты. Все дело в том, что желания наши не совпадают.

Купидон, тоже смягчившийся, поняв, что расставание их неизбежно, и пожалев Психею, ответил: