Каллум сложил и убрал в карман пиджака шелковый шарфик матери и покачал головой.
Такую вину поймет и лишенный дара эмпатии. Каждый божий день Атлас Блэйкли позволял управлять собой некой травме, и Каллуму оставалось только выяснить причину.
Он вышел из своей комнаты, осмотрев по пути запертые двери, и направился к галерее. Стояла пора праздников смертных, хотя Общество избегало кричащего убранства, предпочитая обычную мрачную гамму и делая исключение только для света.
С балюстрады прекрасно было видно, как в особняк быстро прибывает пестрая толпа обычных подозреваемых: политики, филантропы, выдающиеся медиты всех мастей. Было неясно, все ли они состоят в Обществе. Скорее всего нет, решил про себя Каллум, но те, кто точно состоял, заметно отличались от прочих. Они не разглядывали дом и ничем не восхищались, будто из опасений, что стропила и половицы еще слишком хорошо их помнят.
Из жилого крыла Каллум вышел с опозданием, как поступил бы на его месте любой разумный человек, и увидел, что Париса повела себя точно так же. Она надела очередное шелковое платье, облегавшее фигуру и струившееся по ней словно лоснящиеся ручьи. Только на этот раз обычному черному цвету Париса предпочла ослепительный блеск расплавленного золота. Каллум перехватил ее на лестнице, где она стояла в ожидании подходящего момента, чтобы показаться на людях. Остальные если и собирались прийти, то либо уже успели смешаться с толпой внизу, либо совсем уж неприлично опаздывали.
Коротко взглянув на Каллума, Париса отбросила пришедшую в голову мысль: то ли о том, как он хорош, то ли о том, что ему лучше сдохнуть. Или же и то и другое сразу, чему Каллум нисколько не удивился бы.
– Вперед? – Он предложил Парисе руку.
Париса взглянула на него с прищуром.
– Сделай что-нибудь с лицом.
А, значит, та мысль была не о том, как он хорош.
– Что мне с ним сделать?
В замешательстве Париса ответила:
– Ты просто ужасно выделяешься. Никогда не пытался слиться с толпой?
– Могу спросить тебя о том же, – сказал Каллум, демонстративно скользя взглядом по ее бедру.
– Люди запоминают меня, только если я им это позволяю. – Она предостерегающе выгнула бровь, как бы говоря: не забывайся.
– С чего ты взяла, будто я так не умею? – Впрочем, Каллум был ленив и, не желая тратить силы, снял одну из иллюзий. – Так лучше?
Париса снова прищурилась.
– Что ты сделал? Изменил прическу? – Она протянула руку, но Каллум отпрянул, поэтому она коснулась лишь краешка линии волос.
– Вот погоди, начнешь седеть, сама ко мне прибежишь, – сказал Каллум. Париса хмыкнула, пожав плечами, и он снова предложил ей руку.
– Тебе полагалось отсиживаться у себя в комнате, – сказала Париса, на этот раз беря его под локоть и начиная спускаться. – Знаешь ведь, как он тебя ненавидит.
Сейчас она говорила об Атласе без насмешки. Интересно, куда делось это чувство?
– Разумеется, он меня ненавидит. – «И правильно делает». – Кто-нибудь еще придет? – спросил Каллум, махнув себе за спину, когда они наконец оказались внизу.
Париса пожала плечами и отстранилась.
– Довольно самокритично.
Они молча влились в море гостей и прошли в переднюю, обитую бархатом и завешанную гобеленами оттенков вина и красного дерева. Предметы убранства бросались в глаза сильнее обычного: знакомые рельефы арок в греко-романском стиле и сверкающие колонны, отделанные самоцветами, которые мерцали в колеблющемся свете свечей. Все взгляды устремились на Парису и тут же, как она и обещала, прошли сквозь нее, когда внимание рассеялось.
– Ты что-то притихла, – заметил Каллум.
– Правда? – Парису его наблюдение никак не задело. – Кажется, мне надо выпить.
– Принести чего-нибудь?
– Нет. – Она взглянула на него слегка настороженно. – Ты ведь не станешь сопровождать меня весь вечер?
– Не стану. – Каллум и правда не собирался таскаться за ней. У него больше не было причин делать или не делать хоть что-либо. И это окрыляло. Или угнетало. Не вгоняло в депрессию, нет, депрессией тут вообще страдал кое-кто другой. – Просто он не хотел меня видеть, вот я и пришел.
Париса проследила за его взглядом и увидела у дверей большого зала Атласа. Тот хохотал над шуткой канадского премьер-министра.
– Ты же прочел что-то в его досье, так?
Каллум не стал спрашивать, откуда ей это известно.
– Скромное происхождение, – послушно сказал он вместо этого. – Серое прошлое.
– Ну, это естественно, – фыркнула Париса. – Рожденные в богатстве несносны во всем, что бы ни делали.
Она усмехнулась, бросив на Каллума красноречивый взгляд.
– Моя мама происходила из бедных.
– Ну и молодец, – ответила Париса, заметив так вовремя проплывающий мимо поднос с фужерами шампанского. – Тебе, я так понимаю, ее трудолюбие не передалось?
Каллум пожал плечами.
– Видимо, во мне не прижилось.
– И правда. – Потянувшись за шампанским, Париса поймала на себе еще чей-то взгляд. – Отложим пока этот неловкий разговор, ладно? – бросила она Каллуму через плечо. – И смотри, больше не пей, а то на тебя хандра нападает. И не убивай никого, – подумав, добавила Париса. – Ну, или ладно, мне все равно.
– Ты когда-нибудь влюблялась?