Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России

Был теоретиком. Написал много теплых слов в адрес М.И. Чигорина, полные пиетета и уважения. Шельмует его Алехин и за отсутствие в книге "Теория жертвы" так называемой интуитивной жертвы. Но и это присутствует в работе Шпильмана. Каждый может открыть учебник и убедиться. Ибо победитель Земмеринга сам любил интуитивные жертвы. В книге разобрана его партия с А. Рубинштейном из Сан-Себастьянского турнира 1912 г., где была пожертвована целая ладья и расчет вариантов был бессмыслен, надо полагаться на интуицию. Черным по белому Шпильман пишет: "Ее (комбинацию) нельзя было точно рассчитать, но я чисто интуитивно ее оценил и всецело на нее положился"66. Есть еще грехи за Шпильманом. Ну, например, он выиграл матч в 1932 г. у Ефима Дмитриевича и мог бы сыграть матч на звание чемпиона мира, возможно, не хуже Боголюбова. Факты? Пожалуйста. В Киссенгене в 1928 г. и в Карлсбаде в 1929 г. Шпильман нанес два рядовых поражения Капабланке. Или еще более разительный пример: он сыграл тренировочный матч с Максом Эйве накануне завоевания последним звания чемпиона мира у Алехина. И счет был неплохой: +6, -4, =467. Грех напоминать об этом. Но в 1932 г. в "Wiener Schachzeitung" Шпильман опубликовал открытое письмо А. Алехину "Я обвиняю!", где прямо высказал мысль, что чемпион мира воспротивился участию в соревнованиях ряда шахматистов, малоудобных чемпиону мира. Например, не были приглашены Капабланка и Нимцович в те турниры, где играл Алехин (Лондон и Блед). «Что до меня, бедного шахматиста, похоже, и я превратился в "нежелательного конкурента"». В этой статье имеются две аллюзии. Первая – бросающаяся в глаза связь со знаменитой статьей Эмиля Золя "Я обвиняю" в защиту Дрейфуса. Вторая, более скрытая – использование статьи Алехина "Нью-Йоркский турнир 1927 г. как пролог к борьбе в Буэнос-Айресе за мировое первенство", где экс-чемпиону мира предъявлены те же самые обвинения в подборе удобных участников. В турнир 1927 г. не были приглашены экс-чемпион мира Эммануил Ласкер, гроссмейстеры Ефим Боголюбов, Акиба Рубинштейн, Рихард Рети и др. Мы со своей стороны можем отметить, что неприглашение этих мастеров было одинаково выгодным и Капабланке, и Алехину. (Одно время планировался параллельный европейский турнир с участием Ласкера, Боголюбова, Рубинштейна, Рети, Тарраша, Тартаковера – жаль, что он не состоялся.) Всего один раз после этого встретились за шахматной доской Алехин и Шпильман – в 1938 г. на турнире в Маргете. Чемпион мира был первым, несостоявшийся претендент – вторым, партия между ними закончилась вничью. Шпильман старался как никогда: в этом турнире он не проиграл ни одной партии! И это-то при его стиле…

К 10 арийцам Алехин приписал еще трех: Мароци, Харузека и Видмара. Увы, первые двое – евреи. Да и Мароци, и Видмар перекочевали из его нью-йорской статьи в разряд творческих из разряда шахматистов, играющих на результат. Но, может быть, эта "справка" Алехина об арийском происхождении и спасла Гезу Мароци во время войны. Ведь за ним тянулся старый грех – участие в Венгерской революции 1919 г.

Но Бог или случай спас68.

Рудольф Харузек (1873-1900) родился в Праге, так много давшей австрийской культуре, умер совсем молодым от туберкулеза. Он считал себя учеником Чигорина, и Михаил Иванович высоко чтил "пантеру Харузека". В романе Мейринга "Голем" (1915), действие которого происходит в Праге, выведен бедный и полусумасшедший студент по фамилии Харузек, говоривший шахматными категориями: случайное совпадение исключается.

Далее Алехин рассуждает о величии арийского духа, но… Морфи пришел слишком рано, Пильсберри родился слишком поздно. А ведь психическое заболевание Пола Морфи сродни болезни Акибы Рубинштейна. Но если первому у Алехина есть оправдание, то над вторым Алехин просто насмехается.

Что же касается Пильсберри, то утверждение Алехина о том, что он мог выиграть матч у Стейница, плохо прогнозируется. Стейниц был стар, и, вероятно, его уже могли победить, кроме Ласкера, и Чигорин, и Тарраш. С последним у него был очень плохой счет. Но случай с Пильсберри уникален. Дело не в счете +5, -4, +4 в пользу альтмейстера. (В книге Е.А. Мансурова ошибка – там дан счет 5:5 при трех ничьих.) Исследователи объясняли этот случай психологической несовместимостью.

Так, на матч-турнире 1896 г. в Петербурге старик разбил молодого со счетом +4, -0, =2! Очки стали приходить к Пильсберри тогда, когда Стейниц был на пороге смерти.

Тот же Мансуров подсчитал результаты Пильсберри против сильнейших. Оказывается, он не имел перевеса даже против пожилого Чигорина. Исключение – Д. Яновский, против него разница в два очка. По меткому замечанию Мих. Левидова, Пильсберри догонял себя времен Гэстингского турнира 1895 г. Другие шли вперед. Да к тому же он был неизлечимо болен. Сам же американский гроссмейстер, лишенный каких-либо расовых предрассудков, считал себя учеником Стейница и был очень дружен с ним69.