Паракало, или Восемь дней на Афоне

Алексей Иванович с благодарностью посмотрел на меня и принял обе рюмки. Монах ушёл.

— Да ладно, не переживай, тут рюмки-то — баловство одно, я и распробовать не успел… Лекарством каким-то отдаёт…

Тут принесли кофе. Чашечки тоже маленькие, но кофе — горяч и хорош. Ещё поставили вазочку с лукумом, обильно посыпанным сахарной пудрой, в которой мы быстро заляпались.

Алексей Иванович совсем повеселел.

— Ну, что, Сашулька, живём! Эх, покурить бы ещё. А пойду-ка я выйду. Ты пока контролируй тут всё…

Я ему искренне позавидовал. Тут же подумал: а что завидовать, разве мне сейчас тоже не хорошо? Не было никакого ощущения, что мы где-то за тысячу вёрст от родного дома. Разве что запах кофе и сладкие от пудры пальцы придавали дому новые оттенки.

Зашевелился собравшийся у раздаточного окошка народ. Я так и подумал: будут что-нибудь ещё давать, но, оказалась, началась перепись прибывших и распределение по кельям. Дождавшись, пока очередь немного разгладится и обретёт чёткую структуру, я пристроился в хвост. Минут через пять объявился Алексей Иванович, совсем уж нескромно-радостный от очередного открытия.

— А мужики-то прямо здесь курят, — зашептал он мне на ухо. — Я спрашиваю у одного трудника, где, мол, можно, а он: выйди, говорит, с той стороны дома на балкончик и кури. Можно, стало быть! Во как!

Господи, как просто сделать человека счастливым! А очередь наша приближалась, и я уже видел монаха, записывающего всех в большущую книгу. Я сначала подумал: амбарная, а потом — книга жизни.

Вписывающий в книгу монах был по-ангельски светел лицом и тонок. Он, как и все здесь, при общении улыбался. Глядя на него, можно подумать, что заполнение книги — самое наиприятнейшее в мире занятие.

Однако, покрутив наши диамонитирионы, он посмотрел на нас с огорчением.

— А где вы их взяли? — прозвучал несколько неожиданный вопрос.

И тут, перебивая друг друга, мы стали рассказывать, как отец Никон нам всё устроил, как мы тащили от него посылку и какие мы, в итоге, молодцы — вот, ну, и отец Никон, конечно.

— Подвёл вас отец Никон, — всё так же печально держа наши диамонитирионы, проговорил записывающий.

— Да он нас спас! — воскликнул Алексей Иванович.

И столько в этом возгласе было благодарности и веры, что многие оглянулись. А записывающий стал вписывать нас в книгу. Заминка случилась на вопросе о нашей профессии. Алексей Иванович постарался представиться с неменьшим чувством:

— Писатели.

— Сценарии всякие пописываете, сериалы… — уточнил монах.

— Нет, мы — настоящие, — и опять это заставило некоторых оглянуться.

Монах больше ничего не спрашивал, вернул нам диамонитирионы и назвал номер комнаты, то есть кельи.

Почему наши диамонитирионы не понравились в Пантелеймоне, мы догадались позже. Оказывается, чтобы получить диамонитирион, надо обязательно заручиться приглашением монастырей, которые затем указываются в диамонитирионе, и именно в этих монастырях паломников ждут на ночлег. Мы же, по милости отца Никона, дай, Господи, ему от всех Твоих благ, поехали на Афон через греков, вызовы нам делали греческие монастыри, в которых, получается, мы и должны ночевать. Но мы-то этого не знали! Мы вообще были счастливы, что попали на Афон.

— А ведь, пожалуй, сдали мы отца Никона, — сказал я, когда мы спустились на первый полуподвальный этаж в поисках нашей кельи. — Кажется, здесь не приветствуется, чтобы подворье направляло паломников на Афон помимо паломнической службы.

— А я о другом думаю, — сказал Алексей Иванович. — У нас первый раз проверили по-настоящему документы. А почему? Потому что сумку с «доро» сдали.

— Что же, её через весь Афон тягать с собой?

— Тяжело нам без неё придётся, — вздохнул Алексей Иванович. — А вот и наша келья.

Я постучал, Алексей Иванович успел прочитать «Молитвами святых…», дверь распахнулась, и мы увидели Саньков.

В общем-то, мы обрадовались. По крайней мере, знакомиться не надо, и Санёк-питерский без всяких предисловий завалил нас информацией, главная — пора на трапезу.

Выходя, я внимательнее оглядел наше пристанище. Первое, на что обращаешь внимание — высокие (хотел сказать «до неба») потолки. Не припомню, чтобы мне приходилось бывать в маленьких помещениях, в которых плотненько умещались четыре кровати, но было бы столько пространства. Насчёт кроватей я немного загнул — скорее, это аккуратненькие деревянные лежаки, сверху матрац, чистенькие голубые простынки, махонькая подушечка, обёрнутая в ту же голубую материю, ну и армейское синее одеяло. Уютно горит лампадка. На стенах много икон, в большинстве — обычные картонные иконки, которые можно встретить в любом нашем сельском храме. Я щёлкнул выключателем, и лампочка дала ровный голубой свет, под стать простынкам и полуподвальной атмосфере. Лампадке лампочка ничуть не мешала. От лампадки я снова посмотрел вверх — какие здесь всё-таки высокие потолки! И как, наверное, здесь хорошо молиться!