Парашюты над Вислой

Скинув тулуп и валенки и, внезапно оказавшись в холодном прореженном воздухе — поёжился и осмотрел свою группу. Все четверо его товарищей молча возились с парашютами и кожаными шлемами, которые полагалось надевать при прыжке. Савушкин одел парашют, натянул шлем, засунув фуражку за обшлаг кителя — и тут из кабины вышел капитан Изылметьев.

— Готовы?

Савушкин кивнул.

— Как пионеры. Скоро?

— Семь минут до точки выброски. Осмотрите друг друга, чтобы все карабины и пряжки были защёлкнуты. Не дай Бог, кто парашют потеряет в прыжке, потом не отпишешься…

— Не потеряем. По нам не стреляли, истребителей немецких не было? А то я заснул ещё над нашей территорией…

Пилот отрицательно покачал головой.

— Нет, всё чисто. Мы перед Вислой на всякий случай на шесть с половиной тысяч поднялись, мало ли что… Зенитчики немецкие нас проморгали или решили, что овчинка выделки не стоит, а ночных истребителей у них тут нет — сейчас они все на Западе. — Сказав это, он вернулся к себе в кабину.

А, ну да, высадка в Нормандии… Да, сейчас немцам не до нашего «дугласа». Савушкин скомандовал:

— Группа, осмотреть друг друга!

Так, всё вроде в порядке. Лица у ребят серьезные, от недавнего веселья и следа не осталось. Ещё бы! Впереди — ночь, неизвестность, враги…

Из кабины вышел давешний одариватель тулупами. Молча подошёл к двери, отодвинул засовы — и, перед тем, как открыть, спросил у разведчиков:

— Все помнят, как надо прыгать? — И сам себе ответил: — Головой вниз, как в омут! И не тянуть, над поляной мы будем двенадцать секунд!

Над переборкой загорелась зелёная лампа. Лётчик распахнул дверь, и, шагнув в сторону, бросил:

— Пошли!

Котёночкин и Строганов сиганули друг за другом с интервалов едва в две секунды, после них грузовой мешок, к вытяжному кольцу которого был пристёгнут леер, закрепленный на проволочном тросе возле двери, вытолкнул Костенко и тотчас вслед за ним прыгнул сам, затем так же, как своего близнеца, Некрасов вытолкнул второй мешок, и, чуть замешкавшись — сиганул ему вслед. Савушкин нырнул за ним — как и велел лётчик, головой вниз, сразу от порога резко вниз. Кому ж охота головой в руль высоты впечататься?…

Уаххх! — в лицо полыхнул резкий удар воздуха. Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять — кольцо! Над головой глухо выдохнуло полотнище парашюта, стропы резко дёрнули тело вверх… Раскрылся удачно! Внизу ни черта не видно, но это пока, ближе к земле что-то можно будет распознать, прыгали, знаем… Савушкин оглянулся. В ночном небе чуть ниже, лесенкой, белели парашюты. Шесть! Значит, пока всё идет по плану…

До опушки на северо-востоке — всего шагов пятьдесят, секунду бы замешкался — оказался бы в лесу, слазь потом с той сосны. Повезло… Савушкин подобрал ноги, собрался — но всё равно удар о землю оказался весьма чувствительным, у капитана уж потемнело в глазах…

Так, нижние стропы резко на себя… Гасим купол… Всё, ажур! Собрать парашют, утоптать купол, приготовить его к захоронению. Больше он ему не понадобиться, а сестричек из полевого госпиталя, которым это полотнище — как дар небесный — поблизости не наблюдается…

Со стороны поляны донесся шум движения, можно было различить натужное сопение людей, которые тащат тяжёлый груз. Все?

Все. Строганов и Некрасов тащили мешок с оружием, патронами и рацией, Костенко и лейтенант Котёночкин — с продуктами. Парашюты грудами белого шёлка громоздились на мешках.

— Все живы? Ноги у всех целы? — Савушкин помнил, что самая большая опасность при прыжке с парашютом — повредить суставы ног, или, не дай Бог, поломать кости. Прямая дорога к провалу всей группы…

Котёночкин, успокоив дыхание, доложил:

— Всё в порядке. Все целы. Груз в сохранности.

Капитан кивнул.

— Хорошо. Некрасов, Котёночкин — закапывайте парашюты, Костенко — в дозор на опушку, Строганов — двадцать шагов на север, наблюдай. Я — в лес, посмотрю, как тут с мешками нам пройти… — сняв кожаный прыжковый шлем, Савушкин одел фуражку, проверил свой «парабеллум» и, сторожко глядя по сторонам, пошагал к лесу.

Тишина-то какая… Первая их ночь в Польше…Небосвод звёздами полыхает, луна в три четверти, красотища! И главное — тишина… Птицы дрыхнут, звери затаились по своим норам, людей в радиусе километров двадцати — днём с огнём не отыскать. Самое глухоманистое место под Варшавой…

И лишь только эта мысль промелькнула в голове у Савушкина — как внезапно из леса раздался мгновенно расколовший тишину выстрел, хлёсткий, громкий, и пуля — судя по тому, что она опередила звук выстрела, из винтовки — мгновенно сбила с него фуражку. Капитан тут же бросился в высокую траву, живо откатился в сторону, затем осторожно, как только мог, подполз к ближайшей сосне, и медленно выглянул из-за её корней в сторону выстрела.

Из леса вышли двое пацанов — хоть и ночь, но различить в стрелках подростков Савушкину удалось — и направились к месту, где, по их предположениям, должен был лежать убиенный ими немецкий офицер. Не найдя труп, хлопцы удивлённо оглянулись — и обнаружили за спиной капитана Савушкина. «Парабеллум» в его руках заставил подростков бросить винтовки.