Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме

Размышления Гогенгейма о невидимых болезнях проникнуты неиссякаемым антропологическим оптимизмом. Врагом номер один, о котором говорится в каждой главе, названо сомнение. За ним следуют ложные и вредные церемонии, которые способствуют «умножению сомнений» (IX, 344). В сочинении о невидимых болезнях врач говорит о «порхающих фантазиях», которые толкают человека на путь самоубийства. Дух, по внушению которого люди вешаются, топятся или закалывают себя, выражается, в частности, в склонности к экстравагантности. Последняя может обнаруживать себя в одежде, учении, проповеди, обычаях, ритуалах и поведении. Пустая болтовня и вычурная риторика также могут стать ниточкой, ведущей к самоубийству. Здесь же перечисляются черты характера, которые были свойственны Гитлеру и его паладинам, добровольно ушедшим из жизни.

Для борьбы с суицидальными тенденциями человек должен мобилизовать все силы своей души и вспомнить о Боге, который «для каждого положил свои пределы» (IX, 357). В богословском контексте самоубийство понимается не только как выражение сомнения, но одновременно трактуется и как восстание создания против Создателя. Совокупность гогенгеймовских рекомендаций, относящихся к сфере парапсихиатрии, можно обобщить в едином призыве к милосердию и сочувствию. В представлении Парацельса эти профессиональные добродетели врача необходимы при общении с пациентами, страдающими эпилепсией и различными формами помешательства. [230] С милосердием непосредственно связано восхищение жизнью, воспринимаемой как драгоценнейший дар божества. Даже ребенок, находящийся в утробе матери, несмотря на то, что он скрыт от посторонних глаз, является полноценным человеком (IX, 257). То же самое справедливо применительно к уродам и душевнобольным людям. По словам Гогенгейма, «таких уродов нельзя считать неполноценными людьми» (IX, 305). Свои соображения по этому вопросу автор, как и в остальных случаях, завершает апелляцией к Богу. «То, что наносит вред телу, разрушает обитель Всевышнего» (IX, 257), – пишет он. При вдумчивом прочтении это высказывание вызывает удивление. Со стороны Гогенгейма было бы логичнее предположить, что все, даже самые чудовищные, болезни уже изначально входят в творческий план Создателя, в то время как приведенная выше фраза потенциально содержит в себе элемент сомнения в божественном промысле. Впрочем, похожие рецидивы можно найти у Лютера и даже у Лейбница, классика теодицеи (оправдания Бога перед лицом зла, совершающегося в мире) и защитника теории о Земле как лучшем из миров. Если болезнь или сильная боль способна разрушить «обитель Всевышнего», все в конечном итоге зависит от душевных сил пациента. В этом смысле больному, по меткому замечанию Райнольда Шнайдера, отводится наиболее ответственная роль перед лицом возможного разрушения. [231] Что случится, если у него недостанет сил для противостояния болезни? Как далеко простираются исцеляющая десница и целительные слова Христа? Касаются ли они слуха врача? Окончательный ответ может дать только смерть, за кулисы которой нам не дано заглянуть. К наиболее впечатляющим местам в творчестве Парацельса относится описание смерти душевнобольного, которое содержится в позднем сочинении врача «О происхождении душевнобольных». Сумасшествие трактуется здесь как возвращение «в состояние животного разума». Однако рядом мы находим слова, описывающие реальность, в которой встречаются божественное и человеческое милосердие: «С другой стороны… когда безумца уносит смерть, его безумие исчезает. Смиренный и тихий, он лежит на том месте, где его покинула душа… и становится очевидно, что в этот момент мы видим перед собой чистого и свободного человека» (XIV, 91).

Глава XII Собачья цепь в Аппенцелле – легенды и факты

Из-за того, что я нигде не задерживался надолго…

(XI, 141)