Когда мы тронулись, я, с перевязанной головой, снова сидел в кабине. Мысли были далеко. Я пытался представить дом, Василька с матерью. Ведь, если брать за "вину" "тот" случай, нечаянного посещения дома, то Василёк должен быть совсем маленьким. А он является ко мне заметно не соответствующим своему возрасту. Как это? И вообще - как он это делает? Ведь он же, как плотный воздух. Иначе не скажешь. Почему именно в этом возрасте? И как он узнаёт обо всём, что предстоит? Сколько раз он нам с Петрусем жизни спасал? И не сосчитать. Ох, сынок, ангелочек ты мой, родненький! Как же мне хочется тебя обнять!
За всю войну, я так и не получил ни одной весточки из дома. Что там? - я не знал, а Василёк много не разговаривал. Говорил, что у них с мамкой всё хорошо и мне нечего беспокоиться за них. Он всегда торопился исчезнуть, видимо не мог дольше оставаться. У него были какие-то свои условия.
Радость победы застала нас в Германии. Но была она недолгой: часть, в которой был наш батальон бронебойщиков, перебрасывали на Дальний Восток, на войну с Японией.
Китай. Озеро Хасан, Халхин-Гол. Японцы не немцы - их "панцеры" горели как свечи, особенно от появившихся новых бронебойных снарядов. Стрелять приходилось по всему. Мы подбили японский самолёт, который едва летел из-за огромной бомбы, подвешенной снизу. Он упал на территории противника. Взрыв был такой силы, что два танка и автомобиль разлетелись в стороны, словно игрушечные.
И здесь Василёк три раза спас папу от неминуемой смерти. За войну мы привыкли к тому, что если Василёк не появляется, значит, нам ничто не угрожает.
...За несколько дней до капитуляции Японии, батальон бронебойщиков расположился в посёлке, в котором была буддистская пагода. Она была довольно большой. Жители радостно приветствовали своих освободителей и рассказывали, как японцы издевались над ними. Откуда-то прибежали два китайца и поведали, что японцы, уходя, замуровали в пагоде несколько человек. Их голоса слышны через отверстия в стенах.
Комбат послал меня и Петруся выяснить, в чём дело? Пагода оказалась заминированной, а кричащие узники являлись своего рода приманкой. Когда мы вошли, я с ужасом почувствовал, что коснулся ногой проволоки взрывателя минного заряда. Я замер с поднятой ногой и, не зная, что делать? - опускать мне её или нет? Спина покрылась холодным потом. Я прохрипел:
- Петрусь!?
Помощник повернулся и обомлел. Лицо мгновенно приняло землистый цвет. Из горла вырвался хрип. Он застыл на месте. И в этот критический момент, появился Василёк. Он был красноватого цвета.
- Что ты наделал, папа? Зачем пришёл сюда? Прости меня, папочка - я опоздал!
Воздушный мальчик кинулся к натянутой проволоке, ухватился за неё ручками и крикнул:
- Уходите, быстрей - я не удержу её. Мне не под силу!
- Василёк, - захлебнулся я, - а как же ты, сыночек? Убегай, мой мальчик! Ты маленький, а я уже пожил!
- Не разговаривай, папочка, тебя дома мамка ждёт. Убегайте скорей - мои силёнки кончаются.
Мы кинулись вон.... И только выскочили из дверного проёма, как грохнул сильный взрыв. Петруся ударило деревом в спину - меня откинуло в сторону. Когда пыль осела, на месте пагоды зияла воронка, а вокруг валялся строительный хлам.
Придя в себя, оглушённый, я, конечно же, сразу вспомнил о сыне и его отчаянном крике: "...тебя дома мамка ждёт!" "Следовательно, речь шла только обо мне? А себя он уже не причислял к семье? Значит, погиб мой сынок? Умер ради отца, которого он так любил, что, не раздумывая, пошёл на смерть".
Василёк просто не мог уцелеть в таком
сильном взрыве. Я задохнулся в немом крике. Встав и идя к развалинам, обхватил голову и завыл тоскливым, волчьим воем. Среди хлама лежали изуродованные взрывом китайцы. В исступлении, я бездумно раскидывал обломки бывшего здания - они были, в основном, из тростника и глины. Следов Василька не было.
Кряхтя и постанывая, подошёл Петрусь и начал помогать.
- Ничего мы не найдём, Василь. Сынок-то был словно туман.
- Воздушный? А как же, он удержал растяжку?
- Да, я и сам удивляюсь этому. Значит, чтобы спасти нас, он стал твёрдым, что ли?
- Каким бы он ни был, но удержал проволоку. Ах, сынок, сынок! Лучше бы я десять раз подорвался, - заплакал я. - И что теперь Алесе скажу? Воевал я, а погиб наш сын?
- Василь, успокойся, подожди. Это же был не настоящий Василёк, а его дух. А сам-то он сейчас дома, с Алесей.
- Не понимаешь ты, Петрусь. Как же может человек жить без духа? А дух-то его, как раз и подорвался. Ах, сынок, сынок! Кровиночка ты моя! Осталась ли от тебя, хоть частичка? Мальчик, мой, любимый! Как мне теперь жить без тебя? Всю войну ты прошёл вместе со мной!
Причитая, я ползал на коленях, разбрасывая хлам. И вдруг, воздух передо мной как бы сгустился - из него появился Василёк. Только теперь он был красного цвета.