Парень встретил парня

По городу мы идем, держась за руки. Если люди замечают это, то нам ничего не говорят. Знаю, центром человеческого тела принято считать сердце, но сейчас мое сознание сосредоточено в руке, которую держит Ной. Через эту руку, через это ощущение я воспринимаю все остальное. В окружающем мире я замечаю лишь прекрасное: пленительные аккорды льются из магазина грампластинок; пожилой мужчина и совсем пожилая женщина сидят на парковой скамье и вместе едят фаршированный блинчик; семилетняя девчонка скачет по начерченным на тротуаре классам, наклоняется, балансирует, чтобы не наступить на трещину в асфальте.

Словно по договоренности, хотя планов не составлялось, мы направляемся к станции проката катамаранов. Нас приветствует одинокая уточка. Справа от нас скейт-панки катаются по рампе из конопли – рассекают под квиркор-трэш и звуки собственных тел, сливающихся с ветром. Слева группа джойскаутов берет урок игры на гитаре у бывшего монаха. У нас был отряд бойскаутов, но, когда организация бойскаутов решила, что геям нет места в ее рядах, наши скауты решили, что организации нет места у нас в городе. Наши скауты сменили название и продолжают заниматься своими делами.

Поверхность пруда похожа на мятую синюю рубашку, пуговки буйков отмечают удаленность от берега. Владелец проката назвал катамараны в честь своих семи дочерей. С самого детства я всегда выбирал «Трикси» за оранжевый цвет и самое смешное имя. На сей раз катамаранщик вскидывает брови, потому что я соглашаюсь, когда Ной выбирает зеленую «Аделин». Мне нравится перспектива потакать его прихотям. Мне нравится перспектива сесть с ним на катамаран, на котором я прежде никогда не катался. «Трикси» видела меня с Джони и Кайлом, с другими приятелями и другими парнями. На ней я часами катался в одиночку – пытался решить свои проблемы, бороздя воду. «Аделин» моих секретов не знает.

Для начала мы с Ноем обсуждаем наши любимые книги и картины – делимся своими индикаторами в надежде, что визави их тоже оценит. Понимаю, это стандартная практика для начала отношений, но для меня это слегка необычно, потому что, прожив всю жизнь в одном городе, я привык встречаться с людьми, которых хорошо знаю. Небольшие тайны, которые нужно разгадывать, находятся всегда, но к началу свиданий общее представление я, как правило, уже имею. А вот Ной для меня человек совершенно новый, и я для него совершенно новый. Ни малейшего труда не составило бы соврать – подделать свои вкусы под него или придумать себе что-то солидное. Но я говорю правду. Хочу, чтобы между мной и Ноем была только правда.

Пруд у нас в парке небольшой. Мы пересекаем его каждый раз под иным углом. Направление мы меняем так же, как тему разговора, – медленно, аккуратно, плавно.

– Я нечасто этим занимаюсь, – говорит мне Ной. – Ну то есть на свидания хожу.

– И я нечасто, – заверяю я. По сути, это правда, хотя в словах Ноя ее больше.

– Давненько я на свидании не был.

– Что с тобой случилось? – спрашиваю я, почувствовав, что Ной ждет этого вопроса.

Вероятно, почувствовал я неправильно, потому что на миг Ной перестает крутить педали и смотрит на меня мрачнее мрачного.

– Можешь не отвечать, – тихо предлагаю я Ною.

– Нет, все в порядке. – Он качает головой. – Это одна из проблем, которых касаться не хочется, но не касаться не получается. Когда это происходит, ты надеешься, что стоит ее озвучить, и она уже не будет такой важной. История не слишком интересная. Тот парень мне очень нравился. Я думал, что очень нравлюсь ему, а на деле не нравился ему совершенно. Мой первый бойфренд, он стал для меня всем: новой жизнью, новой любовью, новым ориентиром. Наверное, в этом опасность первых романов – влюбленный теряет чувство меры. Я сделал себя посмешищем, хотя в то время этого не понимал. Я был абсолютно ему предан. – Слово «предан» выделено курсивом сарказма и подчеркнуто обидой. – А он плевать на это хотел. Он был на год старше меня, и какое-то время я объяснял этим незнание того, что он изменяет мне чуть ли не с половиной своего класса. Я думал, что отлично его понимаю, но в реале не понимал совершенно. А он даже не пытался понять меня. И настоящее безумие этой истории в том, что, сказав об этом, он совершил самый заботливый поступок по отношению ко мне, по крайней мере за долгое время. Наверное, в последний момент ему стало совестно. Он заявил, что я классный, и именно поэтому мне нужно кое-что узнать. Разумеется, потом я месяцами гадал, почему он играл со мной, раз я такой классный. Я был начисто выбит из колеи. Сильнее, чем следовало, но это стало понятно лишь сейчас. Получилось так несправедливо. Так жестоко. Я еще приходил в себя, когда мои родители решили переехать. Во многом для меня это стало облегчением. Видеть его в школьных коридорах казалось пыткой, а сам он – постоянным, живым воспоминанием о моей величайшей ошибке.