Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

До распространения железных дорог для поездок за город в Париже использовались кроме «кукушек» экипажи, именуемые «гондолами»; это венецианское название порой вводило в заблуждение иностранцев. Дельфина де Жирарден рассказывает в декабре 1837 года об англичанине, который ехал по маршруту Версаль – Париж как раз в такой «гондоле»; желая выйти в Севре, он закричал кучеру: «Гондольер! Гондольер!» Однако кучер, вовсе не считавший себя итальянским лодочником, довез своего пассажира без остановки до Парижа; только там иностранцу втолковали, что в буржуазной, непоэтической Франции гондолами правят не гондольеры, а кучера.

Для поездок из Парижа на дальние расстояния использовались почтовые кареты и дилижансы. Вся Франция была покрыта почтовыми станциями, располагавшимися одна от другой на расстоянии от 2,5 до 5 лье (от 10 до 20 километров). К 1834 году число станций достигло 1548, а общее число лошадей на них – 20 тысяч. Почтмейстеры должны были в первую очередь предоставлять лошадей для официальных перевозок, а затем по мере возможности обслуживать экипажи почтово-пассажирских контор и частных лиц. Эти последние были обязаны получать в префектуре полиции паспорта для поездок не только за границу, но и в пределах Франции и даже в ближайшие пригороды Парижа. Так, Д.Н. Свербеев вспоминает, как в 1822 году он отправился в почтовой карете в Фонтенбло для осмотра тамошнего замка. На обратном пути кондуктор стал требовать у него и его спутника Михаила Александровича Салтыкова паспорта. У русских вояжеров их не было, так как они «и не подозревали, что для такой небольшой прогулки, в 15 льё от столицы, нужно было иметь с собой законный вид». Свербееву и Салтыкову пришлось добиваться аудиенции у супрефекта и выпрашивать у него пропуск до Парижа – «с тем, чтобы мы, приехав туда, прямо с главной почты отправились в префектуру». Префект оказался не таким строгим законником: выслушав русских путешественников, он извинился перед ними и отпустил их.

Почтмейстеры тратили на содержание лошадей собственные средства, но затраты эти компенсировались с лихвой, так как у почтмейстеров была привилегия на поставку лошадей для всех путешествующих по дорогам Франции. Кроме того, они имели право сами организовывать перевозки грузов и людей на своих лошадях; наконец, все другие владельцы транспортных предприятий должны были платить почтмейстерам подати, пропорциональные расстоянию и числу лошадей (даже своих собственных). Благодаря всему этому почтмейстеры были людьми отнюдь не бедными; например, владелец собственной конюшни с двумя сотнями лошадей получал 112 000 франков годового дохода.

Самые состоятельные пассажиры путешествовали на своих лошадях, однако им приходилось двигаться с частыми остановками, так как лошади нуждались в отдыхе. Для более быстрой езды приходилось нанимать почтовых лошадей и платить за них ямщикам в форменной одежде – ярко-синих коротких куртках с красными обшлагами и пуговицами из белого металла, желтых кожаных коротких штанах, шляпах из лакированной кожи в форме усеченного конуса и огромных, тяжелых (весом около 10 килограммов) сапогах. Путешествие в собственном экипаже, но на почтовых лошадях стоило недешево: например, для поездки в Бордо из столицы в своей карете, запряженной четверкой наемных лошадей, требовалось выложить 1300 франков – сумму по тем временам огромную. Дело в том, что путешественник должен был платить по полтора франка за так называемую «почту» (расстояние в 2 лье, приблизительно равное 8 км) и по полтора франка за каждую из нанятых лошадей, а также доплачивать полтора франка чаевых ямщикам, которые довозили пассажиров от одной станции до другой, а потом возвращались с лошадьми назад на «свою» станцию. Кроме того, первая «почта» при выезде из Парижа стоила вдвое дороже.

Быстрее и дешевле было путешествовать в почтовых каретах – солидных четырехколесных экипажах, запряженных четверкой лошадей. В основном они перевозили почту, но могли брать и пассажиров – впрочем, не больше четырех. Существовали и почтовые кареты, рассчитанные на шестерых пассажиров, но в них ехать было крайне неудобно из-за тесноты. Так, Д.Н. Свербеев вспоминает о своей поездке из Парижа в Фонтенбло в 1822 году в «очень неудобной французской почтовой карете»: «внутри ее было шесть мест, и тем двоим, которым доставалось сидеть не по углам, а между двумя пассажирами по средине, такое путешествие было очень неудобно».